…и дольше жизни длится…. Рита Харьковская

села. Можешь мне верить – можешь, нет. Выбор за тобой. Просто подумай и не губи жизни наших детей.

* * *

      Село гуляло, пило и ело на свадьбе Лизаньки и Константина. Табор, вернувшийся по приказу Барона, веселился и плакал.

      Веселился от того, что сын их вожака встретил свою единственную и сделал все для того, чтобы быть с нею вместе.

      Плакали от того, что отныне Константин был «отрезанный ломоть» не только для семьи, но и для всего ро́мского сообщества.

      Он стал «оседлым», выбрал для себя жену-чужачку – так что может быть общего с ним у вольных, как ветер, цыган…

      Целую неделю праздновало, пило, ело, похмелялось и закусывало богатое казацкое село.

      Целую неделю пели, танцевали и плакали ромы.

      А к концу недели табор, погрузив пожитки, свернув шатры и ни разу не оглянувшись на оставляемого ими молодого, несостоявшегося, предводителя, растаял в розовеющем влажном рассвете…

      Барон сдержал свое обещание. Костя больше никогда не встретился ни с отцом, ни с соплеменниками…

      Глава пятая

      Прошло совсем немного времени, пока Костя, утонувший в объятиях своей юной жены, стал замечать косые взгляды ее братьев.

      Нет, совсем не такого мужа они хотели для сестры.

      В их преставлении зять должен быть одного с ними сословия: крепкий, работящий, имеющий свою землю и умеющий на ней работать казак. А вовсе не этот голодранец-цыган.

      Костя чувствовал это неприятие, хмурился, но старался ничем не показать своего недовольства.

      Но видели назревающее противостояние не только Костя, но и Лизанька, и ее отец.

      Проживший немало лет на этом свете казак, желающий своей дочери только самого лучшего, в один из вечеров решил откровенно поговорить со свалившимся, как снег на голову, зятем.

      – Костя, я вижу, что ты не приживешься в нашем доме. Вижу и знаю, что не станешь ни пахать ни сеять. Скажи, чего ты хочешь?

      Костя задумался ненадолго:

      – У вас есть хутор. Там не живет никто, земля заброшенная. Отдайте его нам с Лизой. Я выстрою дом и посажу сад. А дальше – как Бог даст.

      – Бери. Строй и сажай. Но дочь свою я отпущу только тогда, когда увижу, что ей есть, где жить. Когда ты постоишь хороший, добротный дом. Жизнь в поле, под открытым небом, в шатре – это не для нас.

      Назавтра Костя, поцеловав жену, оседлав подаренного отцом жеребца, умчал на хутор.

      Лизанька увидела в следующий раз своего мужа только в конце октября.

      За три месяца Костя умудрился выстроить дом, подсобные помещения и насадить молодой яблонево-грушевый сад.

      – Запрягай телегу, тесть. Принимай работу. За это время даже черт не успел бы сделать большего.

      Отец Лизаньки осматривал дом, зашел в хлев, курятник. Удовлетворенно поцокал языком, увидев тонкие прутики будущего сада.

      – Завтра перевози Лизу. Ты прав; даже черт не сделал бы большего. Не иначе, как ты с ним сговорился, – казак подмигнул Косте.

      Ранним утром груженная скарбом телега, двинулась в сторону хутора.

      На тюках с приданным, сидела Лизанька, отправляющаяся