Люба Украина. Долгий путь к себе. Владислав Бахревский

садясь на коня.

      Договорились съехаться в Роще. Все – хитрые. Скакали кружным путем, все припоздали и собрались в одно время. Богдан, однако, умудрился объявиться последним. Так задумано было. Подъезжал, зорко вглядываясь в лица казаков. Невольно потрогал спрятанное на груди королевское знамя.

      Вот Ганжа, Федор Коробка, Демьян Лисовец, Михаиле Лученко, Федор Лобода, Михаиле Громыко, есаул Роман Пешта, Клыш. Первые полсотни смельчаков.

      – Давай, Богдан, ждем! – крикнул Роман Пешта. – Кто опоздает, спросит, о чем гуторили.

      Богдан благодарно улыбнулся есаулу, отер мокрое от дождя лицо, спросил:

      – Какое жалованье реестровому казаку положено? – И сам ответил: – Не все и помнят, потому что никогда того жалованья никто из нас не получал. Нашим жалованьем шляхта кормится. Кто из нас не брал в бою пленных? А какая за то была награда? Никакой. Коня возьмешь, и того отнимут.

      Богдан говорил то же самое, о чем твердил в Варшаве Гунцелю, Адаму Киселю, Яну Казимиру. Говорил он теперь все это нескладно, как-то нарочито крикливо.

      – Посылали нас летом на атамана Линчая, мы королю служили исправно и верно. Побили мы Линчая за то, что он громил арендаторов. Но разве у самих у нас сердце кровью не обливается, глядя на измывательства арендаторов над нашей верой? Не дашь ему, сколько попросит, – в церковь не пустит ни живого, ни мертвого: не позволит попам ни отпеть, ни окрестить, ни обвенчать. А шляхта еще хуже: в кресты на наших православных церквах стреляют, попов наших из церквей гонят, грабят, истязают. Где защиту найти? Кому пожаловаться? Некому! Короля шляхта не слушает. Вот глядите! – Богдан вытащил из-за пазухи и поднял над головой королевское знамя. – На тайной встрече дал нам король это знамя, а еще дал привилей на двадцать тысяч реестра и другие всякие грамоты. Они хранятся в надежном месте. Мы и заикнуться о них не смеем: шляхте невыгодно, чтобы казаки были казаками. Ей выгодно, чтобы все мы были покорными холопами, чтоб гнули спины на их ясновельможные милости. Нет у нас, братья, иного выхода, как постоять за самих себя, за свою свободу, за свою веру – с оружием в руках.

      – Взяться за оружие, говоришь? – без одобрения крикнул кто-то из казаков. – А где оно, оружие? С косой да серпом против крылатой конницы ты и сам не пойдешь.

      – Татар надо позвать! – предложил казак Ганжа.

      – Эко удумал! Татар мы били. Они на нас волками глядят.

      – Братья! – воскликнул Богдан, ободрясь: призыва казаки не отвергли, о деле думают. – Братья! Помощи мы можем просить только у Москвы да у татар – они во вражде с Польшей. От Москвы помощи не будет. От старых войн и разорения не оправилась. Остаются – татары.

      – С татарами сам говори, не через послов! – наказал Демьян Лисовец.

      – Как повелите, так и будет, – ответил Богдан и наконец, зажигая, сверкнул словом, как клинком: – Соединимся, братья! Восстанем за церковь и веру православную! Истребим униатскую ересь и напасти. Будем, братья, единодушны! Зовите подниматься казаков и всех земляков ваших! Я буду вам предводителем, потому что вы этого желаете. Возложим упования на Всевышнего! Он поможет нам!

      Богдан