Гостья. Симона де Бовуар

остров, весь красный, окруженный кипящей водой? – воодушевившись, спросила она.

      – Санторини, это в Греции, – ответила Франсуаза. – Но я вам говорила не совсем то. Красные там только прибрежные скалы. А море кипит лишь между двумя черными островками, плевками вулкана. О! – с жаром воскликнула она. – Я помню озеро серной воды между лавой; его, совсем желтое, окаймлял язык черной, как антрацит, земли, и сразу за этой черной полосой виднелось ослепительной голубизны море.

      Ксавьер смотрела на нее со жгучим вниманием.

      – Как подумаю обо всем, что вы видели, – с явным упреком в голосе сказала она.

      – Вы полагаете, что это незаслуженно, – заметил Пьер.

      Смерив его взглядом, Ксавьер показала на грязные кожаные банкетки, на сомнительной чистоты столы.

      – И подумать, что после такого вы можете приходить и сидеть здесь.

      – А что хорошего истязать себя сожалениями? – спросила Франсуаза.

      – Разумеется, вы не желаете ни о чем сожалеть, – сказала Ксавьер. – Вы так хотите быть счастливой.

      Она устремила взгляд куда-то вдаль.

      – Я родилась несмирившейся.

      Франсуаза была задета за живое. Значит, это упорное стремление к счастью, казавшееся ей столь непреложной очевидностью, могли с презрением отвергнуть? Справедливо или нет, но она уже не рассматривала слова Ксавьер как прихоть; в этом крылась целая система ценностей, противоречившая ее собственной; Франсуаза сколько угодно могла не признавать ее, смущало то, что она существовала.

      – Это вовсе не смирение, – с живостью возразила она. – Мы любим Париж, его улицы, его кафе.

      – Как можно любить гнусные места, мерзкие вещи и всех этих гадких людей? – Голос Ксавьер с отвращением подчеркивал эпитеты.

      – Дело в том, что нас интересует весь мир целиком, – возразила Франсуаза. – Вы юная эстетка, вам требуется красота исключительно в чистом виде, но это весьма ограниченная точка зрения.

      – А нужно, чтобы меня интересовало это блюдце под предлогом того, что оно присоединяется к существованию? – Ксавьер сердито посмотрела на блюдце. – Довольно уже и того, что оно здесь. – И добавила с нарочитым простодушием: – Мне казалось, что быть артистом – значит любить красивые вещи.

      – Все зависит от того, что называть красивыми вещами, – заметил Пьер.

      Ксавьер в упор посмотрела на него.

      – Вот как, вы слушаете, – с изумлением мягко произнесла она, – а я думала, что вы погружены в глубокие мысли.

      – Я внимательно слушаю, – сказал Пьер.

      – Настроение у вас неважное, – с улыбкой заметила Ксавьер.

      – Я в отличном настроении, – возразил Пьер. – Я нахожу, что мы восхитительно проводим время. Мы собираемся на вернисаж, а выйдя оттуда, едва успеем проглотить сэндвич. Просто замечательно.

      – Вы считаете, что это по моей вине? – спросила Ксавьер, обнажив зубы.

      – Не думаю, что по моей, – ответил Пьер.

      «Это определенно для того, чтобы проявить жесткость в отношении Ксавьер,