Красное каление. Том третий. Час Волкодава. Сергей Николаевич Галикин

на Владимира острые пытливые глаза и уже заговорил тише и как-то заговорщески,  – очень… очень нашему русскому писателю неуютно! Да-с! Тут отчего-то все уверены, что я работаю у Дзержинского в ЧеКа, мой дорогой полковник, а я просто работаю над открытием журнала… Я – писатель… И все! Я… хочу соединить в нем новый авангард Запада и да-да! Новое левое искусство бедной нашей, послереволюционной России! Как Вам эта мысль, полковник? Ерунда, чушь собачья?

      Очень плохо соображая, что такое авангард и кто этот человек перед ним, Владимир, качаясь, сквозь приступы голодной тошноты,  все же нашелся, что ответить:

      -Вы… считаете, что большевики… пустят Ваш журнал с… европейским авангардом в… свою Россию?

      -Ну не зна-а-ю, – он откинулся на спинку стула и забарабанил длинными пальцами пианиста по крышке столика, внимательно рассматривая Владимира, – э-э… Ну… Конечно, конечно, тот же нынешний немецкий экспрессионизм – это такая пустота, мерзость, такой, простите,  примитив, – незнакомец вдруг как-то сник и еще принизил голос, наконец вынув изо рта свою длинную трубку, – эта «Симфония крови»… В «Штурме» висит, небось, видали?… Так, хаотично набросаны красные краски. И все! Это что, с похмелья? Или это из каких-то самых укромных закромов немецкой души, а? Куда идет эта нация? Нет, нет-нет, моя жена, Любовь Михайловна,  и то – рисует гораздо лучше! Тихо, чистоплотно, в красках есть жизнь, движение  и чувствуется школа  Экстер и Родченко… Рекомендую-с!

         Щенок вдруг напрягся и его остроносая мордочка показалась из-за мокрого обшлага шинели.

      –Э-э! Да Вы, я вижу,  не один, полковник…

      -В-вот, щенка бы… накормить, – неожиданно для себя хрипло попросил вдруг Крестинский.

      -Эх! Гордыня наша! Да я же не слепой. Ведь и Вам бы перекусить не помешало, сударь… Так идемте же! Меня писатель Эренбург зовут. Читали что-нибудь?

      -К-кажется… читал, – невольно соврал Владимир и тут же почувствовал, как щенок на его груди беспокойно задергал лапками и опять едва  слышно заскулил.

      -Ну и как, Вам мой… язык – язык-то  Вам понятен?– рассеянно спросил Эренбург, приостановившись и глядя куда-то поверх головы Крестинского.

      Потупив глаза,  тот молча кивнул.

      -А… мысли? – не унимался Эренбург, – ведь мой Карл Шмидт – он и социалист и… лютый немецкий националист! Каково, а? А вообще – такое может ли быть в природе?! – и вдруг расхохотался чистым ребяческим смехом, мелко тряся своей густой шевелюрой.

      -Довольно… Интересное сочетание… в одной натуре, – нашелся Владимир, напрягая мутное сознание и совершенно пока не понимая, о чем, или даже о ком идет речь.

            Эренбург уже что-то по-немецки уверенно говорил подбежавшему половому. Тот сдержанно кивал головой в белоснежном чепце, быстро ставя отметки в раскрытом меню.

          -А что? Надо соединять! Русь, какая б она не была и Германию! – каким-то торжественным, заклинательным  тоном произнес Эренбург, тряся перед носом Крестинского тонким