Красное каление. Том третий. Час Волкодава. Сергей Николаевич Галикин

таким не был. Его родители были обыкновенными служащими железной дороги и их единственный сын по какому-то неведомому закону природы, избравший себе путь русского офицера, оставался их гордостью до конца их дней. Они часто, благо жили неподалеку,  в Гатчине, приезжали к нему в училище с домашними вареньями, пирожками и колбасками, их глаза светились такой нескрываемой гордостью за сына – курсанта военного училища, гордостью, которой Владимир по-дружески всегда завидовал. Он был простым, как все, кто учился в училище, легкомысленным, запросто увлекаемым общим течением жизни, молодым  человеком, оставаясь в памяти Владимира таким – же повесой, бесшабашным  Борькой Распекаевым…

      Они были офицерами в одном полку второй армии Самсонова, а потом, когда Владимира, как толкового оперативника,  перевели от них сразу в штаб армии, еще пару раз виделись на горьких дорогах  Великой войны.

                -Как тебя нашел? Так земля слухами полнится, Володя!  Трижды ранен. Дважды контужен. Э-э… Два, – он расстегнул шинель и устало вытянул ноги, обутые в старенькие солдатские сапоги, гордо поднял пальцы парой, – «Георгия» и два побега из германского плена, да-с… Это для того, Володя, чтобы потом бежать, как лисица, через пол-мира опять в ту же Германию! –вдруг расхохотался Распекаев, скаля ровные ряды мелких пожелтевших зубов, -ну и… как бы тебе сказать, и… Дважды отпущен под честное слово… Господами большевиками-с.

          -Вот уж, – Крестинский добродушно ухмыльнулся, – а я вот до сих пор у них там… в розыске. Ну да ладно! – и, блестя глазами,  поближе пододвинул табурет, – ты садись, садись, друг мой! Мы ж не видались с… четырнадцатого года! Рассказывай, как попал сюда. Горю! И – весь внимание! Чай, кофе? Я, брат, невыносимо богатый теперь, у меня даже вино и коньяк водятся. По субботам, правда.

            -Да чего тут рассказывать-то,– Распекаев едва отхлебнул дымящийся индийский чай из блюдца, внимательно осмотрелся по комнате, – судьба привела! Был и под Слащевым, и под Покровским. А потом… Ты не поверишь, в… обычной банде был…

      -Ну, тут, брат ты мой, этим никого не удивишь… Я ведь тоже в отряде повстанцев был. Правда, очень недолго. Лева Конарь, может, слыхал?

      -А то! – глаза Рапекаева живо заблестели, – как же! Слыхали-с! А я у Киселева пробавлялся. По калмыцким улусам все больше ходили. Все ждали, ну когда же эти дурни-мужики подымутся против Совдепии… Радовались, когда Сталин стал сгонять их в… колхозы. Ну, думали, все! Восстания неизбежны! И продолжали свой… свою беготню. Пока не нарвались на одного… очень умного чекиста. Отряд наш вчистую сничтожил. Верь или не верь – сам! Но он меня… отпустил.

      -Что-то я не слыхал, чтоб Чека просто так, из русской природной нашей жалости, да отпускала своего классового врага. Небось, «ты мне, а я тебе», а, Распекаев?..

      -Перестань! На войне не был? Да… Дело даже не в этом. Посмотрел бы я на тебя в той обстановке, – Распекаев тяжело вздохнул, укоризненно качнув головой, достал кисет, – ты б небось, тоже… Просто, надоело кровь пускать. Застрелиться хотел, да дал