Американский психопат. Брет Истон Эллис

на лицо Лидии, пока она сосала его яйца. Потом Лидия задергалась, в неподдельном, довольно сильном оргазме, а вторая девушка переползла вперед и слизала сперму с лица Лидии, а потом дала ей обсосать вибратор. Во вторник вышел новый Стивен Бишоп, и вчера в Tower Records я купил его компакт-диск, кассету и пластинку, потому что хотел иметь все три формата.

      – Послушай. – Мой голос дрожит от переполняющих меня чувств. – Бери что хочешь, но я тебе советую диетическую пепси. – Я опускаю глаза, смотрю на свои колени, на голубую матерчатую салфетку, по канту которой вышито слово «Шезлонги». На мгновение мне кажется, что я сейчас расплачусь; у меня дергается подбородок, и трудно глотать.

      Протянув руку, Кортни мягко касается моего запястья, проводит по Rolex:

      – Все в порядке, Патрик. Честное слово.

      Острая боль в области печени гасит бурю моих эмоций, и я выпрямляюсь на стуле, напуганный и смущенный. Официантка уходит. Анна спрашивает, видели ли мы недавнюю выставку Дэвида Оники, и ко мне возвращается спокойствие.

      Оказывается, на выставке мы не были. Мне не хочется по-хамски объявлять о том, что у меня дома есть его картина, поэтому я легонько пихаю Кортни ногой под столом. Это выводит ее из литиумного ступора, и она, как робот, говорит:

      – А у Патрика есть Оника. Честное слово.

      Довольно улыбаясь, я отпиваю «J&B».

      – Это просто фантастика, Патрик, – говорит Анна.

      – Правда? Оника? – спрашивает Скотт. – Разве он не безумно дорогой?

      – Ну, скажем так… – Я отпиваю виски, внезапно смутившись: скажем… но что? – Пустяки.

      Кортни вздыхает, ожидая еще один пинок:

      – Та картина, что висит у Патрика, стоит двадцать тысяч долларов.

      Похоже, ей безумно скучно, она отщипывает кусочек от пресной теплой кукурузной лепешки.

      Я награждаю ее ядовитым взглядом и стараюсь не зашипеть:

      – Нет, Кортни, ну что ты. На самом деле – пятьдесят.

      Она медленно поднимает глаза от кусочка кукурузной лепешки, который разминает в пальцах, и в ее взгляде, даже смягченном литиумом, сквозит такая злоба, что уже это автоматически унижает меня, но не настолько, чтобы сказать Скотту и Анне правду: Оника стоит всего двенадцать штук. Но ужасный взгляд Кортни – хотя я, возможно, излишне эмоционален; может быть, она смотрит на узоры колонн, или на жалюзи, или на стоящие вдоль бара вазы Montigo с пурпурными тюльпанами, – ее взгляд пугает меня достаточно, чтобы оставить тему о покупке. Мне нетрудно понять, что означает ее взгляд. Он предупреждает: пни еще раз и поебаться не получишь, понял?

      – Но, кажется, это… – начинает Анна.

      Я затаил дыхание, мое лицо окаменело от напряжения.

      – …дешево, – мямлит она.

      Я выдыхаю.

      – Так и есть. Мне крупно повезло, – говорю я, хватая воздух.

      – Пятьдесят тысяч? – подозрительно спрашивает Скотт.

      – Да, но мне кажется, его работа… своего рода… великолепно скомпонована, намеренно насмешливо-поверхностна. – Я замолкаю, пытаясь вспомнить пассаж, вычитанный