Американский психопат. Брет Истон Эллис

смотрел это шоу. Не знаю. Не уверен. Не помню, – бормочу я. Откладываю «Wall Street Journal» и беру «Financial Times». – Честно, я не помню.

      Она продолжает стоять, ожидая указаний. Я вздыхаю и складываю руки вместе. Я сижу за столом Palazzetti со стеклянной столешницей. Справа и слева от меня стоят галогеновые лампы, они уже включены.

      – Слушай, Джин, – начинаю я. – Надо заказать столик на троих в «Верблюдах» на половину первого, а если там не получится, попробуй в «Карандашах». Хорошо?

      – Слушаюсь, сэр, – шутливым тоном произносит она и уходит.

      – Постой, – говорю я, кое-что вспомнив. – Еще надо заказать на восемь столик в «Аркадии». На двоих.

      Она оборачивается, ее лицо немного мрачнеет, хотя она по-прежнему улыбается:

      – О-о-о. Что-нибудь… романтическое?

      – Не говори глупости. Ладно – спасибо, я сам закажу, – говорю я.

      – Да я все сделаю, – говорит она.

      – Нет-нет. – Я машу рукой, чтобы она ушла. – Будь зайчиком, принеси мне воду «Перье», ага?

      – Ты сегодня великолепно выглядишь, – замечает она перед тем, как уйти.

      Она права, но я ничего не отвечаю. Я смотрю на картину Джорджа Стаббса, которая висит напротив, и думаю, не перевесить ли ее, не слишком ли она близко висит от стереокомплекса: радиоприемник Aiwa AM/FM, двухкассетный магнитофон, полуавтоматический проигрыватель с ременным приводом, графический эквалайзер. Все в том же стиле, что и колонки, темно-синего цвета – в тон цветовой гамме моего офиса. Наверное, картину Стаббса надо повесить над статуей добермана в натуральную величину, стоящей в углу (700 долларов в магазине Beauty and the Beast, который находится в «Башне Трампа»). Впрочем, может быть, она будет лучше смотреться над антикварным столиком Pacrizinni, стоящим рядом с доберманом? Я встаю и убираю со столика спортивные журналы сороковых годов, купленные в Funchies, Bunkers, Gaks и Gleeks по тридцать баксов штука. Потом я снимаю со стены Стаббса, ставлю его на стол, опять сажусь и принимаюсь перебирать карандаши, выставленные в старинной немецкой пивной кружке, купленной мною в Mantiques. Стаббс смотрится везде одинаково. В другом углу – копия стойки для зонтов «Черный лес» (Hubert des Forges, 675 долларов). В ней, как я только что заметил, нет ни одного зонта.

      Вставив в магнитофон кассету с Полом Баттерфилдом, я вновь сажусь за стол, начинаю листать «Sports Illustrated» за прошлую неделю, но так и не могу сосредоточиться. Из головы не выходит проклятый солярий Ван Паттена. Приходится позвонить Джин.

      – Да? – отвечает она.

      – Джин, слушай. Разузнай все о домашних соляриях, хорошо?

      – Что? – спрашивает она недоверчиво. Но я уверен, что она улыбнулась.

      – О домашних соляриях, – терпеливо повторяю я. – Ну, чтобы загорать.

      – Хорошо, – нерешительно отвечает она. – Еще что-нибудь?

      – И… черт, да. Напомни, что мне надо вернуть видеокассеты, которые я взял вчера в прокате. – Я открываю и закрываю серебряный портсигар, лежащий рядом с телефоном.

      – Еще что-нибудь? – спрашивает она и добавляет кокетливо: – Может, «Перье»?

      – Да. Хорошая мысль. И еще, Джин…

      – Да? – говорит она. Как хорошо, что она так терпелива.

      – Ты