Обручник. Книга первая. Изверец. Евгений Кулькин

одно можно было сказать определенно: это писали явно не студенты.

      Значит, кто-то следит за настроением в университете.

      Но – кто?

      С этим вопросом он «укутался», если так можно выразиться, в скучную лекцию, которую читал чахленький, почти безжизненный профессор, фамилию которого Володя до сей поры не усвоил. А в полдень чей-то зычный голос провозгласил:

      – Студенты! На сходку.

      – Куда? – послышалось несколько вопрошающих воплей.

      – В актовый зал.

      И тут Володя совершенно забыл о той самой осторожности, о которой часом раньше думал с трезвой определенностью.

      Теперь его несла на второй этаж, где располагался актовый зал, некая сила, ни объяснить, ни понять которую было невозможно.

      Сгрудились у дверей актового зала, которые оказались запертыми.

      – Что делать? – вопросил кто-то из менее решительных.

      – Ломать! – кажется, не своим голосом, но приказал, именно приказал, Ульянов.

      И тут же двери, под напором охваченных азартом тел, с треском распахнулись.

      Запахло прахом раненого дерева.

      И зал, едва заполнившись, заклокотал.

      Тут не было ни здравого смысла, ни сколько-то сходных с этим действий. Работали одни чувства. Оголенные, как провода. Они только что не искрили.

      – Товарищи!

      Голос прозвучал так, словно бил языком только что вырванным у колокола, вот-вот готовым ударить в набат. В нем кипела сдерживаемая сила.

      – Товарищи! – повторил незнакомый Ульянову парень, на лацкане которого пламенела какая-то нашивка или брошь. Видимо, для того, чтобы хоть чем-то отличаться от остальных.

      – Нет лучшего в мире слова, как «товарищ», – продолжил он. – Оно сразу дает понять, кто есть кто. Оно объединяет, воодушевляет, зовет. Так поклянемся же с этим словом во главе поддерживать друг друга!

      – Надо требовать свободы! – выкрикнул кто-то.

      – И законности! – подвторил ему еще один голос.

      – Главное, нужна правда! – подытожил эти выкрики председательствующий.

      И в этот самый миг в зале наступила испепеляющая тишина. И все увидели инспектора Потапова.

      Грузной, да и грозной тоже, глыбой он появился в проеме дверей и оттуда же, от порога, крикнул:

      – Господа! Именем закона требую немедленно разойтись!

      Зал все еще пребывал в летаргии неожиданности. Потом вдруг всшевелился, словно ему сделали инъекцию просыпа, и сразу несколько голосов завопили:

      – Вон! Вон отсюда!

      – Долой! – вырыднула толпа.

      Потапов окинул зал своим налитым кровью взором и заметил Володю Ульянова. И, видимо, ринулся в его сторону, когда студенты, повскакивав со своих мест, стали теснить его к выходу.

      Свист и улюлюканье, казалось, накалили само здание университета. И Володя услышал, как за его спиной со звоном разбилось стекло.

      Хотя он мог поклясться, что в него никто ничем не бросал. Повеяло уличной прохладой, которая, однако, не остудила кипящую неуемность толпы.

      И в это время, в том же проеме дверей,