Я еще не жила. Дарья Владимировна Торгашова

неожиданно Этель заподозрила, что ее рыжая наперсница знает больше, чем говорит. Она медленно встала. Повернулась к горничной, придерживаясь за каминную полку; и вдруг к ней пришла решимость.

      – Послушай-ка… ты что-нибудь слышала о том, что у нас тут творится?

      Румянец Кэйтлин поблек под ее пристальным взглядом.

      – У вас с мистером Гарри? Или с мистером Хью?

      – С моим братом, – сказала Этель.

      – Кое-что слыхала, мисс. И очень мне это не нравится, – ответила Кэйтлин. Она резко отвернулась. – Началась какая-то чертовщина, прости Господи!

      – Так ты в это веришь? Ты ведь слышала про… про мумию? – осторожно уточнила хозяйка.

      – Как не верить! У нас дома часто такие байки пересказывали, а моя бабка своими глазами покойников видала. Ей мертвые муж и брат в зеркале мерещились, а потом являлись по ночам и в дверь барабанили. И мебель в спальне ходуном ходила, – с жаром ответила Кэйтлин. – Бабка сходила в церковь, помолилась за упокой их душ, они и перестали. Вот и вам бы так сделать, – неожиданно предложила ирландка.

      – Я уже пробовала. Молилась… за упокой, и ничего, – призналась Этель. – Боюсь, тут такие простые средства не помогут.

      – Тогда надо позвать священника, дом освятить. И исповедаться, – Кэйтлин посмотрела госпоже в глаза. – Вы ведь в этом еще ни разу не исповедовались?..

      Этель качнула головой.

      Она, дочь своего отца, никогда не была особенно ревностной прихожанкой. А с момента приезда в Америку не исповедовалась ни разу, хотя и посещала церковь вместе с матерью Гарри. У здешних кальвинистов исповедь вообще не была принята, как и заупокойные молитвы, – эти «господские ереси» втайне глубоко возмущали католичку Кэйтлин. А кроме того, Этель просто не представляла себе, как в таком можно исповедоваться!

      И ей почему-то казалось, что она не имеет на это права… права перед Амен-Оту, жрицей Амона, которая жила и умерла без всякого представления о христианском боге.

      Этель принялась медленно натягивать белые лайковые перчатки.

      – Вот скажи мне, Кэйтлин… я понимаю, как может быть проклят перед Богом христианин, совершивший смертные грехи.

      Ирландка горячо кивнула.

      – А язычница, которая жила за три с лишним тысячи лет до нас и была жрицей египетского бога солнца? За что ее проклинать, если она не знала ничего другого? Разве это справедливо?..

      Бедняжка Кэйтлин, которая не читала Данте и не была сильна в теологии, совсем растерялась.

      – Не знаю, мисс Этель!

      Тут щелкнул замок открываемой двери; обе девушки вздрогнули, точно застигнутые на месте преступления. Когда молодой хозяин ступил в комнату, Кэйтлин присела и поспешила удалиться.

      Гарри был очень хорош – безупречный джентльмен. Улыбаясь, он подошел к невесте и, склонившись, поцеловал ее руку в перчатке.

      – О чем вы тут секретничаете?

      Этель рассмеялась.

      – О своем, о девичьем.

      Она посмотрела жениху в глаза – но ему уже не было дела до