Апокалипсис местного значения. Книга 2. Николай Владимирович Андреев

ту же секунду в душе Рябушкина что-то оборвалось. Ему показалось, что как только Романов в своем рассказе развел супругов по разные стороны дороги, лишив тем самым Пушкина последней надежды на спасение, он потерял самого близкого и дорогого ему человека.

      Рябушкин засунул руку в карман и, не сдержавшись, громко всхлипнул.

      – Ты чего, Санек? – Романов подошел к нему. Обняв сзади за плечо, спросил: – Никак Пушкина пожалел?

      Рябушкин опустил голову. Достал носовой платок и шумно вытер нос.

      – Не Пушкина, – сказал он. – Себя.

      – Что-то случилось?

      – Нет. – Рябушкин долго и протяжно вздохнул. – Я просто, брат, никак не могу понять: почему всё так плохо. Постоянно чувствуешь себя должником: родителей, детей, жены, любовницы. Словом, всех, кого когда-то целовал!

      – Не только у тебя, у всех так.

      – Да. Но почему?

      Задав вопрос, на который Романов за долгие годы так и не сумел найти ответа, Рябушкин уткнулся лбом в его плечо.

      – Ну, ничего, ничего. – Романов взял стоявшую перед ним полную рюмку водки. Поднес ее к губам Александра и, словно капризного ребенка, отказывающегося есть кашку, силой заставил выпить. – Вот так! – вытер ему салфеткой губы. – Молодец.

      – Ну почему, брат? Почему всё так плохо?

      – Возьми огурчик.

      Закусив, Рябушкин торопливо, глотая окончание слов, принялся рассказывать о своих неудачах. О том, что на работе его ругают больше, чем платят, что любовница, учительница химии, окончательно охладела к нему, а жена – неплохая, в принципе, женщина, в последнее время совсем замучила – не дает пить даже по выходным.

      – А тут еще Пушкин погиб! – хлопнул ладонью по столу. – Ну, как, спрашивается, не напиться!

      В этот момент на улице, под окнами, зажглись фонари, а на площади, расположенной в двух минутах ходьбы от дома, где жил Романов, куранты отстучали восемь часов.

      Выпив и выговорившись, Рябушкин успокоился. Пересел поближе к Романову, и, как ни в чем не бывало, завел разговор сначала о превратностях женской любви, о крепкой мужской дружбе, потом обнял его за плечо и, стараясь сильно не фальшивить, затянул романс «Гори, гори, моя звезда…». В конце романса, на словах: «Умру ли я», вспомнил о киллере, по версии Романова, в эти самые минуты, возможно, прячущегося в подъезде дома, и предложил пойти набить ему морду.

      Романов согласился:

      – Пошли.

      Громко перешептываясь, они выглянули в подъезд. Поднялись, на всякий случай, на верхний этаж и, шатаясь из стороны в сторону, медленно спустились вниз.

      В подъезде никого не было.

      Выйдя на улицу, Романов поежился.

      – Свежо, однако.

      – Да.

      – И киллера нет… Сбежал, сволочь.

      – Смотри-ка, дождик кончился.

      – Свежо.

      – Слушай, а пошли ко мне! – внезапно предложил Рябушкин.

      – Зачем?

      – Мне сосед бутылку коньяка должен. А чего? Посидим, поговорим. К тому же, знаешь, – Рябушкин бросил взгляд по сторонам, –