Час двух троек. Ферестан Д'Лекруа

простить, но вас теперь обслуживать буду я и моя команда. Альфред Долгорукий, прошу любить, и жаловаться где болит, – в палату вошел доктор, вполне обычный среднестатистический доктор в белом халате, с маленькими аккуратными усиками точно на переносице и зачёсанной на левый бок челкой. За доктором шла его команда: четверо чернокожих в белых халатах.

      Толстяк-больной перекрестился.

      – О, вижу вы католик.

      – Не чуть-с.

      – И кто вы такой… – доктор подошел к планшету, приделанному к спинке кровати. – Господин Рипмавен-с?

      – Православный теолог и поэт!

      – Кто-кто? Теолох?

      – Православный…

      – Это что еще за зверь? Не слыхивал. Может, вы себя еще и «русским» назовете? – доктор веселился и на всякий пожарный искал в деле больного сведения о психических заболеваниях. К своему удивлению, не находил.

      – А от чего-с не назову? Да, я православный русский.

      – Ох, мать честна. Вы слышали, джентльмены?! Этот господин, явно врун и мошенник или просто слегка того,– Долгорукий покрутил пальцем у виска.– Говорит, что он русский, да еще некий православный! Да будет вам известно, господин, совравши, что вы плохо помните мировую историю. И Россию, и всех русских под корень истребили, как наивысочайшую угрозу, более ста лет назад! Еще господин курфюстер Крумщев показал нам последнего русского человека, перед казнью этого самого русского. Да и то – выжил «русский» только благодаря дефекту генов, по которому вовремя не вычислили его принадлежность к народу гипербореев.

      – Однако ж ваша история и господин курфюстр дали осечку. Я прав, Артур?

      Врач с командой и не поняли сразу, к кому обращался толстяк, но вот быстрым шагом в палату почти влетел тощий детина более двух метров роста, закутанный в несданный в гардероб больницы серый плащ.

      – Конечно, граф. А вам, Долгорукий, я хочу сказать, что если сейчас и есть мода на псевдорусский стиль, имена, искусство, и за это больше не убивают, это не значит, что и мы на себя наговариваем ради красного словца. Мы – русские люди. И таки да: Сергей – православный священник. Быть может, тот самый последний, которого так и не показал в свое время один российский деятель. Да, да, схожий фамилией с вашим курфюрстом, – Артур поправил средним пальцем очки, сползшие на самый краешек носа. Заодно Рипмавен полюбовался верхушкой татуировки, показавшейся на запястье журналиста: механический кулак-щупальце.

      – Это мы еще проверим, при генетическом анализе. Простите, уважаемый, кто впустил вас в стерильную зону в верхней одежде? Где халат, бахилы?

      Артур сунул доктору под нос маленькое удостоверение, от которого врач отшатнулся чертом (от ладана).

      – Ей Богу, что творится, вашу мать, сегодня?! К одному инквизиция, к другому «Первый»?!

      Ёперный театр, вы смерти моей хотите?

      – Вот чего не понимаю, так мата. Уже и народ вымер, а мат остался! Не логично было ли использовать для выражения своих высоких чувств