Piccola Сицилия. Даниэль Шпек

в списке – предательство, укол в сердце. Только молодые, говорили они себе, только мужчины в возрасте от восемнадцати до двадцати семи. И у кого нет детей.

      Во второй половине дня из типографии принесли сотни плакатов, которые они расклеили по улицам. Плакаты взывали к совести общины: сильные должны принести жертву ради слабых. Потом они принялись ходить от дома к дому – только так они могли подвигнуть семьи к тому, чтобы те отдали самое дорогое. Сыновей. Некоторые пытались откупиться. Возьмите наши драгоценности, но не наших детей! Некоторые прятались. Некоторые просили Альберта дать справку о нетрудоспособности. Если он откажет, они пойдут к другому врачу, не такому совестливому, и купят у него для сына инвалидность, душевную болезнь или то, чего немцы боятся больше всего, – заразу, тиф. Альберт видел уважаемых граждан, которые не остановились бы перед ложью во спасение, и видел бедных сыновей рабочих, которые с готовностью вверяли себя судьбе, чтобы оказаться полезными общине.

* * *

      К вечеру набралось лишь несколько сотен. Измученный и отчаявшийся, Альберт сидел дома перед собственным сыном, объясняя ему, в чем состоит его долг.

      – Я должен сдаться добровольно? – Виктор язвительно рассмеялся.

      Никто не поддержал его смех.

      – Это самое разумное. У немцев есть перечень всех зарегистрированных жителей. Рано или поздно они тебя найдут. А кто не явится добровольно, будет наказан.

      – И каким же образом? Тюрьмой? Расстрелом?

      – Этого они не говорят. Но и не остановятся ни перед чем.

      – Да я лучше сам покончу с собой. По крайней мере, по собственной воле.

      – Они не станут нас убивать. Мы им нужны. Рыть окопы, работать на аэродромах. У них слишком мало своих рук. И это логично.

      – А почему только мы, евреи? – взволнованно воскликнула Мими. – Ты что, не слышал, что они делают в Европе? Про лагеря? Что там творится? Еще никто оттуда не вернулся!

      – Здесь по-другому, – пытался успокоить ее Альберт. – Ненависти к нам у них нет. Они всего лишь презирают нас.

      – А какая разница, если их пуля достанет его?

      Ясмина обняла Виктора. Она его не отпустит.

      – Наша судьба в руках Господа, – сказала Мими.

      – Нет, Мими. Наша судьба в наших руках, – строго сказал папа́ и повернулся к Виктору: – Жиль Боккара записался. Рене Натаф. Арманд Бен Аттар. Шимон Самама. Андрэ Джерби. Джузеппе Париенте. Саломон Финци. Как ты сможешь смотреть их родителям в глаза, если увернешься?

      Виктор ненавидел отца.

      – Останься, Виктор, – умоляла Ясмина.

      Трое против одного. Альберт взял со стола шляпу и встал:

      – Ну смотри. Это твое решение.

      Он не сказал: я люблю тебя. Или: я на твоей стороне, что бы ты ни сделал. Нет, хотя сердце у него истекало кровью. Альберт всегда ставил принципы выше личного. Ясмина смотрела с балкона, как он идет, ссутулясь, к своему «ситроену» и уезжает в ночь, к следующим семьям, чтобы забрать у них сыновей. Она не знала, то ли ей восхищаться отцом, то ли презирать его.

* * *

      Никто в эту ночь не спал – ни Альберт,