Синий маяк. Ксения Литвинова

обычного. Я засыпаю под шорох капель и просыпаюсь под него же. И так привыкаю к этому, что очередным ненастным вечером пропускаю перемену звука. Лишь через несколько минут я соображаю сквозь сон, что слышу не шум воды, а шелест крыльев. Бабочки налетели, чтоб их!

      Эта пакость всегда оживляется после сильных дождей. Видно, их в норах заливает или у них гон по осени. Но они как видят маяк, сразу стараются облепить лампу, так чтобы ни один луч не просочился. Тупые, а подлые.

      Я пытаюсь распугать их криками, но бабочки обнаглели и людей не страшатся. Приходится запалить факел и гонять их огнём. Полночи я бегаю вокруг лампы за этими вредителями (размером с хорошего зайца, между прочим!). Но злобные создания соглашаются отступить, только когда я поджигаю троих. Пылающие мотыльки тонут в черноте под маяком, как синие звёзды. Если бы ещё не их истошное верещание и не радостное урчание волков. Я сам едва не свалился вниз, отбиваясь от них. И, главное, как только они обращаются в бегство, вновь начинается дождь! Можно было не трудиться.

      Я ловлю языком ледяные капли и ухмыляюсь сам не знаю, чему, когда Эй поднимается на площадку.

      – Я вернулась, а тебя нет, – сообщает она, отжимая мокрые волосы. – Я уже думала, тебя оборотни загрызли! Они там опять жрут кого-то… Что, и тебя поели?

      – Нет, я бабочек гонял, – объясняю. – Не приближайся, если ты голодная.

      – Я не голодная, – заверяет она. – А ты скоро станешь несъедобный. Потому что умрёшь. Пошли, а то столько крови без толку пропадает, смотреть тошно!

      В комнате, при нормальном освещении, она кажется такой бледной, что, наверное, не врёт про тошноту. На самом деле крови совсем чуть-чуть, но Эй трясётся над каждой каплей, и в этом вопросе с ней бесполезно спорить. Кровь – это жизнь и так далее. Но перевязывать она не умеет и четыре пустяковые ранки обрабатывает целый час, периодически отбегая к окну подышать воздухом.

      – Зачем ты себя изводишь? – спрашиваю я, устав от её беготни. – Это просто бабочки, они меня сто раз кусали. Как-то справлялся.

      – Я тоже хочу справляться, – уверяет она. – Кажется, я уже меньше боюсь.

      – Чего? Укусов? – уточняю я, натягивая сухую рубашку.

      – Тебя, – вздыхает Эйка. То есть вот так вот – она не дышит, а вздыхать умудряется.

      Я смотрю на неё в понятном недоумении.

      – Ты меня боишься?

      Это так… неожиданно.

      – Ничего не могу с собой поделать, – признаётся она, глядя на дождь в окне. – Я всего лишь творение магии, а ты творишь саму магию. Ты одним росчерком пера способен всё изменить.

      – Что изменить? – поражаюсь я.

      – Что захочешь.

      Я пытаюсь это понять. Кажется, она уже убедилась, что чародей я никудышный. Но, видимо, и это слишком.

      – Это просто вещь, – объясняю я, доставая из-под подушки Перо. – Им можно записать заклинание, но… Это просто вещь. Потрогай, если хочешь!

      Она колеблется, потом неуверенно протягивает руку, но сразу отдёргивает её и дует на пальцы.

      – Извини, я не знал, – говорю я,