Синий маяк. Ксения Литвинова

размножаться не способны. Можно обращать живых, но с этим ещё больше проблем.

      – Войны давно нет, – напоминаю я с досадой.

      – Какая разница? – скалится Эйка. – Я просто рассказываю, для чего нужен один живой в паре. А кто захочет по доброй воле сойтись с чудовищем? Вот за этим и нужна Связь! Она решает разом все вопросы.

      – Видимо, не все, – подмечаю я с сожалением. – Раз ни тебе, ни мне нет покоя.

      – Действительно, загадка, – Эй делает ко мне шаг и задумчиво наклоняет голову. – Наверное, я была ослаблена долгим перелётом и плохо тебя укусила.

      Мне не нравится её тон, и я пытаюсь отодвинуться, то есть вжаться в камень, но она продолжает тем же вкрадчивым голосом:

      – Или вы, волшебники, хуже подчиняетесь чарам? Кто знает! Если наши и кусали волшебников, то в живых не оставляли. Слишком опасно.

      Я молча смотрю в её глаза. Я не ощущаю, что утопаю в бездне, как это было в первый день. Мне просто интересно. Но и страшно, конечно. Я начинаю думать, что это очень близкие чувства.

      Эй всё-таки останавливается. Вплотную ко мне. Так близко, что я ощутил бы её дыхание на своём лице, если бы она дышала. А так я ощущаю лишь идущий от неё жар. Дождь льёт всё сильнее, но Эйка совершенно сухая, только пар от неё поднимается. Если она волнуется, или злится, или сытно поела, то способна обжечь.

      – Или, – договаривает она совсем тихо. – Дело в том, что я не пытаюсь?

      И давай смеяться. Очень непростые они создания, кто они там…

      – Ну нет, так нет, – утешаю я её. – Мне тоже не до любви. Давай уже домой пойдём. Сейчас тут грязи будет по колено.

      А эта чокнутая всё стоит под дождём и хохочет. Прислонилась к камню возле меня и заливается.

      – Ильм, – еле выговаривает она, – ох, Ильм, да ведь в том-то и дело! Вы нас любить не можете. И мы не можем любить.

      – Почему? – изумляюсь я.

      В смысле, их же из людей сделали.

      – Потому что мы иначе устроены, – объясняет Эйка таким тоном, словно тут нечего объяснять. – Потому что мы мертвы, и у нас не бывает живых чувств. Зато нам дана Связь.

      Не могу больше слышать это слово.

      – По-моему, у тебя всё в порядке с чувствами, – отвечаю я. – У тебя с головой не в порядке. Но тебе, наверное, в жизни досталось.

      – Вот только переживать за меня не надо, – угрожающе предупреждает Эйка.

      Ливень уже хлещет во всю, ветер треплет лёгкое платье, так что видны все изгибы её фигурки, и я снова отвожу взгляд. Будь она живой, она бы мёрзла, и было бы нормально её обнять, а так какой толк? Толка не было бы в любом случае. Но таращиться вдаль и вовсе бессмысленно. Неприподъёмные сизые вновь и вновь кидаются на берег в надежде раскрошить камень. Когда-нибудь раскрошат – и что? Я всё-таки оборачиваюсь к Эйке и стараюсь смотреть, не мигая, как она. Не беда, что меня трясёт от осеннего ветра или от чего там меня трясёт?

      – Это так обязательно – считать любое слово нападением? – спрашиваю я тихо. – Я ничего против тебя не имею, и как человек ты мне нравишься. Просто я тебя понять не могу.

      – Нравлюсь, как человек? –