Синий маяк. Ксения Литвинова

плодить? Не подходи ко мне лучше.

      Она плечом повела – волосы на спину перебросила. А они так и льются на пол смоляным водопадом.

      – Как близко не подходить? – уточняет. – А то тут места немного!

      – На расстояние вытянутой руки, – говорю. – Для начала.

      А то мне всё время кажется, что она вот-вот клыками вопьётся.

      – На длину руки? – удивляется. – Это, чтобы детей не было?!

      И опять хохочет. А у меня озноб по хребту от её смеха. Уже и на пол спрыгнула, а всё смеётся.

      – Ладно, – обещает, – не трону! Будем алфавит учить завтра.

      – Какой ещё алфавит? – изумляюсь.

      Она смеяться перестала, но чувствую, опять подошла. Уселась у кровати и голову на подушку кладёт. Я отодвинулся – договорились же, вроде!

      – Но у вас же есть алфавит? – спрашивает. – Буду читать книжки и изучать ваш язык.

      – Не ваш, а мой, – поправляю я. – Больше на нём никто не разговаривает.

      – Ну вот я буду с тобой разговаривать, – обещает она. – Ты ведь мой муж. Что бы это ни значило.

      – Ничего, – заверяю я, – это не значит. Кроме вашей хищной магии.

      – Почему – нашей? – возмущается она. – Ты сам мне имя дал!

      – Это, – объясняю, – не имя.

      – И в дом впустил.

      – Это не дом, это маяк, – говорю я быстро.

      – Но ты же зажигаешь маяк? – усмехается она. – Я на него и летела.

      – Так ведь я не для тебя его зажигаю!

      – Ну почём ты знаешь, для кого?

      Синий луч ненадолго задевает окно и скользит по её лицу, а потом снова настаёт мгла. Лампа поворачивается бесшумно. Слышно только, как ветер плутает в скалах и как беснуются внизу волки.

      Я ложусь головой на подушку – так сподручнее достать ножик. Сжимаю в кармане рукоять и немного успокаиваюсь.

      – Не хочу ничего знать, – произношу я сквозь зубы. – Я спать хочу. Спокойно. Только и всего.

      – Зачем же, – изумляется она, – ты спасаешь, кого ни попадя?

      – А зачем, – спрашиваю я в ответ, – ты кусаешь кого ни попадя? Думаешь, только на тебя дурь находит?

      Обиделась. Ушла в свой сундук и крышкой хлопнула. А говорила – только днём спит! Я подождал немного: вдруг опять вылезет? Нет, тихо всё. Выдохнул – кажется, в первый раз за день. Ножик выпустил, пошёл к умывальнику, зачерпнул воды. Одну кружку выпил, другую вылил на голову.

      И угораздило же так вляпаться, а? До сих пор трясёт! От холода, не иначе. Она же не мёрзнет, вот окно и не затворила! Ещё и подоконник попортила. При синем свете на белой краске проступают глубокие борозды – от тех когтей, что к неё на задних лапах. Дерево пропарывает, как масло! Ножом её не возьмёшь, без толку.

      Глядя в осеннюю темноту, я думаю, не спихнуть ли её вместе с сундуком в море? В океан, который как шар. Так ведь крышку выломает! И потом, неразумно это – сперва вытаскивать, потом топить обратно. Ради чего тогда было мучиться? В сущности ведь, она мне ничего плохого не сделала. Полы моет, тоже польза. Правда, убивает каждую ночь, кого придётся. Но такая у неё сущность, верно? Будто бы у чёрных сущность другая! Так я же на них не