Поворот круга. Елена Аксельрод

может быть, слишком поздно. К счастью, случается перестройка.

      Эппель и Вронский приятельствуют, хоть и антиподы. Эппель не столь ясен и открыт, как Вронский, не так безразличен к паблисити, к литературной иерархии. Когда я появляюсь в Москве, он звонит мне около двенадцати ночи и обстоятельно рассказывает о своих удачах и неудачах, особенно в тот период, когда удач становится больше и его проза обретает, наконец, широкую известность. Широкую ли? Ему казалось, что недостаточную. Людмила Петрушевская однажды назвала Эппеля лучшим современным прозаиком и посетовала: «Но не известен». Пишущий должен делать себе имя смолоду, иначе оно не прозвучит или прозвучит глухо, останешься невидимкой, как некоторые мои друзья, которых услышали и увидели, когда ни видеть, ни слышать они сами уже не могли. Надо признать, что о прозе Эппеля написано немало, и достиг он степеней известных, ездил в составе разных писательских делегаций заграницу, возглавлял жюри литературных конкурсов, говорил об этом с удовольствием. Дело только за читателями.

      Асар был виртуозом во всем: в переводах стихов и прозы, оригинальных стихах, изящных лимериках. Он любил литературную игру, парадоксы, экспромты, но его обычная доброжелательная усмешка не свидетельствовала о веселости нрава. В печатных поминовениях его величают «человеком—праздником». И справедливо. Острый ум, даровитость, культура, явленные в одной личности – разве это не праздник? Перед артистизмом, обаянием и мягкой язвительностью Эппеля не могла устоять даже «Школа злословия» Татьяны Толстой и Дуни Смирновой.

      В отличие от Вронского, никогда не бывавшего за пределами России и, как многие невыездные переводчики, интуитивно угадывавшего дух и особенности оригинала, Эппелю своевременно удалось побывать в Польше, завязать знакомства с литераторами, почувствовать страну изнутри. А я представляла себе Осло и Копенгаген по доступным мне Таллину и Риге. Вронский, насколько помню, и там не бывал.

      Свою первую книгу «Травяная улица» Асар подарил мне с надписью «…от оборванца на обложке». В одетом с небрежной элегантностью, аристократичном и чуть высокомерном авторе книги трудно было заподозрить этого «оборванца» из Останкинской полунищей слободы с ее специфическими бытом и говорком.

      Его вкусу доверяли. Когда Асар с небольшим опозданием появлялся на пороге Малого зала Дома литераторов (на «престижный» Большой зал наш брат не тянул), по рядам проносилось дуновением: Эппель пришел. Значит, будет интересно.

      В один из приездов Асара в Израиль я пригласила к себе «на Эппеля» коллег, пишущих по-русски. Раздвинули стол, было тесновато, но оживленно. Эппель весь вечер «на ковре», поражал гостей искрометностью юмора, даже Юлику Киму не уступал.

      В последний раз мы виделись с Асаром на вечере в Литературном музее на Трубниковском после выхода в 2010-ом году моей книжки «Меж двух пожаров». По окончании затянувшегося чтения стихов Ося удалился «по-английски», не оставшись на скромное чае-вино-питие с музейщиками