Поворот круга. Елена Аксельрод

себя, свою правду на стройках и в деревенских школах. Единственное пристанище – поэзия, Пушкин, Некрасов, Пастернак, Шаламов.

      Говорит он медленно, чуть выспренно, кажется, всегда помнит, что он особый. И внешность у него под стать: худой, прямой, поджарый, потертая кожаная тужурка, лицо мудрого крестьянина, глубокие продольные складки на щеках, хотя в пору наших нечастых встреч ему нет и сорока. И почерк у него свободный, летящий. Каждое слово самоценно. Так же ценил, смаковал он и чужую удачную строку, строфу, стихотворение.

      Владимир Леонович

      Леонович приучил меня к скорбной поэзии Некрасова, от которой усердно отучала школьная хрестоматия. Как нечто очень личное, читал он «Еду ли ночью по улице темной», я слышала это стихотворение, как впервые.

      В стихах Леоновича, в сильном высоком голосе этого «мало известного поэта», как назван он в Википедии, независимость и доброта. Он строг и разборчив в выборе друзей. Опекает по мере сил обессиленного Варлама Шаламова, брошенного всеми и верного себе – бескомпромиссному свидетелю эпохи.

      В начале перестройки в среде московской интеллигенции были популярны литературные вечера в Некрасовской библиотеке под опекой ее директора Эсфири Семеновны Красовской. Неизменным ведущим вечеров поэзии был Владимир Леонович (Эсфирь Семеновна позже стала директором музея Цветаевой). Само собой, любителей стиха здесь собирается не так много, как двадцать лет назад в Политехническом или в Лужниках. Метафоры сменяет прямая речь. Мастер ее, трагический без недомолвок Борис Чичибабин, частый гость и друг Леоновича.

      Нас многое связывает. В 1971-ом году мы готовим к изданию посмертную книгу нашего общего друга Сергея Дрофенко. Даже в кино «на Феллини» ходим вместе.

      Мы разъехались в очень разные стороны: Володя в деревню под Костромой, я – в поселок под Иерусалимом. Получила от него только одно письмо без обратного адреса. Знаю, что у него новая семья, что он учительствует в школе. Погрузился в религию, порвав все прежние связи.

      Он умер в безвестности в 2014-ом, «места и главы жизни целой отчеркивая на полях».

      Евгения Аронович

      Женя Аронович переводила прозу с чешского и словацкого. Изредка – с французского и английского, в том числе и Жюля Верна. Французскими стихами баловалась по зову сердца и образования. Не пыталась публиковать. Слишком много именитых соперников.

      Бывший доходный дом у метро «Семеновская». В просторной квартире с высоким потолком и с приземистыми комодами красного дерева нас встречают трое: сама Женя, ее мама Юлия Израилевна и сестра мамы Катя (почему-то без отчества). Три женщины разительно похожи друг на друга. Все без возраста, рыжеволосые с проседью или без, мягкие вьющиеся волосы собраны на затылке в аккуратный не слишком тугой узел, за очками доброта и радушие. На широком подоконнике в гостиной дремлет серый с проседью сибирский кот, кажется, такой же долгожитель, как ломберный