Сирота с Манхэттена. Мари-Бернадетт Дюпюи

ссадил Элизабет, обхватив ее за талию. По железной дороге они доехали до самой пристани. Из гаврского порта в то время отплывало множество кораблей – и в Нью-Йорк, и к другим далеким берегам.

      – Смотрите, мои хорошие, – море! – воскликнул он, указывая на бескрайние синие, с вкраплениями серого просторы, протянувшиеся до самого горизонта. – И сколько чаек в небе! А там, посмотрите, четыре мачты «Шампани», это наше судно. Наверняка дожидается прилива.

      – Господи, какая красота! – восхитилась Катрин.

      Гийом в ходе своего странствования по Франции в рамках Компаньонажа[4] успел поработать в Бретани и окрестностях Ла-Рошели. Он часто описывал жене бескрайний океан, как волны с шапками белой пены с шумом разбиваются о прибрежные скалы или накатывают на песчаный пляж.

      – Элизабет, тебе хоть немножко полегчало? – спросил он у дочки. – Можешь быть спокойна, ты еще очень нескоро окажешься в поезде.

      – Да, немножко, папочка. Так жалко, что я вдруг почувствовала себя плохо!

      Супруги обменялись обеспокоенными взглядами. Состояние девочки их тревожило. На вокзале Сен-Лазар перед посадкой на поезд она ни с того ни с сего разволновалась.

      – Не хочу! – твердила Элизабет, побледнев как полотно, с расширенными от необъяснимого ужаса глазами.

      И сколько они ее ни уговаривали, сколько ни спрашивали, почему она боится, девочка только дрожала, замкнувшись в себе. Отцу пришлось на руках внести ее в вагон. Эта грустная картина до сих пор стояла у Катрин перед глазами: ее обожаемое дитя сидит нахмурившись, с горестно сжатыми губками!

      «Хорошо, что моя принцесса, стоило ей положить голову мне на колени, быстро успокоилась, – припомнила она. – Гийом прав, всему виной перемены в жизни, которые она по нашей вине переживает. Элизабет привязана к свекру, своему милому дедушке Туану, к дядям. Жан, самый младший, заплакал в момент прощания. Она это видела».

      От размышлений Катрин отвлек нежный жест мужа: он погладил ее по щеке.

      – Кати, здесь нам оставаться нельзя, мы мешаем другим пассажирам! – тихонько проговорил он.

      Вокруг и вправду было очень людно. Все куда-то спешили, при этом каждый был занят своим делом – совсем как пчелы в улье. И вдобавок этот оглушительный шум: кто-то кого-то окликает, кто-то просто громко говорит, а кто-то во весь голос выкрикивает указания. Работники порта в серых спецовках толкали перед собой тележки с горами багажа, отмечали в блокнотах номера огромных деревянных ящиков.

      – Дело почти сделано, – объявил Гийом. – Через час или два мы будем на палубе парохода. Ничего не бойся, Элизабет, нам предстоит прекрасное путешествие! Мы пока еще на берегу Ла-Манша, но скоро выйдем в океан, и ты увидишь огромные волны, а я, конечно же, покажу тебе кита или дельфинов.

      Девочка слабо улыбнулась, соглашаясь. Отец добавил:

      – Нужно подойти поближе к нашему трапу! Пассажиры третьего класса поднимаются на борт первыми, их отмечают в специальных журналах. А вот санитарный контроль нам, скорее всего, проходить не придется, благодаря справке, выданной нашим доктором.

      – А

4

Компаньонаж (фр. compagnonnage, от фр. compagnon – подмастерье) – форма тайных «профсоюзов» подмастерий во Франции, зародившаяся в XII–XIII вв. Одной из особенностей обучения ремеслу в рамках компаньонажа был этап получения опыта в других городах. Чтобы обрести мастерство, компаньону предстояло «обойти весь свет», или, в тогдашнем понимании, всю Францию. (Примеч. пер.)