Прообраз для героя. Ольга Эдуардовна Бондарева

же подпрыгнуть обратно к нулю, а то и выше. Опять оттаивало, белоснежный покров на глазах превращался в слякоть, и этому природному надругательству над человеческими ожиданиями зимы не было ни конца, ни края.

      Творящееся за окном безобразие повергало в уныние. Особливо – по утрам трудовых будней. Совершенно не хотелось покидать уюта теплой квартиры и внедряться в неприбранное холодное пространство снаружи.

      Иное дело – выходные. Хоть плачущая от собственной неопрятности природа и не вызывала оптимизма, в то же время встречаться с собой не обязывала. А посему, проснувшись, можно было неторопливо приблизиться к окну, лениво зевнуть и мстительно показать кукиш непроглядному небу, моросящему дождю, чавкающей слякоти и всему несправедливому миру.

      Так вот, было утро выходного. Завтрак на кухне в кругу семьи. Самое время для застольной беседы о том о сем.

      Но когда я, наивный, завел свою шарманку про щенков, жена в один прием показала мне и кузькину мать, и где раки зимуют, и как получают по пятое число… − всего перечислять не желаю.

      Совсем позабыл, что с ней всегда так: поплачет-поплачет, и в атаку, да с рвением, что на пути ей лучше не попадаться.

      Словом, лишь только я изрек пару фраз о судьбе и щенках, жена, и не думая пускать слезу, как-то нехорошо поднялась из-за стола.

      Нет, с ногами у нее был полный порядок − она лишь расставила их пошире, для упора. Со спиной – тоже. Выправка, как у строевого офицера. Но мне отчего-то сделалось нехорошо. Даже прямо-таки дурно. Тем паче что кисти ее рук оставались сокрыты столом, а я вдруг представил, будто в них она держит свою вертикальную двустволку с верхним дробовым и нижним пулевым стволами, и оба они заряжены.

      Двустволка, приобретенная некогда моей ратной избранницей для потенциальной, как она выразилась, охоты на дичь, с утра из сейфа не изымалась, и ствол к прикладу жена не прилаживала. Уж что-что, а оружие своей разлюбезной в ее проворных ручках я бы заметил.

      Но напряженность ситуации затмила мой разум, и абсолютная невероятность обернулась в воображении своей противоположностью: я представил жену с ружьем, а о себе стал думать как о дичи. Что не зря. Лицо благоверной являло убийственную маску. Ее ноздри раздувались и сдувались с таким остервенением, словно готовились извергнуть смертоносное пламя. Глаза пылали хищным огнем, уподобившись глазам голодного волка. Она жадно меня ими пожирала. Но этого мало. Плотоядно облизнувшись, она приоткрыла ротик в кривом оскале, и кухню огласил звериный рык: “Заткнись!!!”

      Я вмиг уразумел, что заткнуться нужно, и заткнулся.

      Как подкаблучник? Как мямля? Как тряпка? Неправда! Сам могу устроить скандал, когда сдают нервы и нужно дать выход чувствам. Способен и весомо скандалу посодействовать, ежели его инициатор не я. Всегда пожалуйста!

      Что тут скажешь: моя семейка – та еще семейка! В ходе разборок переплюнет любую итальянскую. И хотя, признаюсь, мое мужское слово в наших стычках никогда не оказывается решающим – все эти победы неизменно принадлежат жене, − я не сдаюсь долго, за что себя уважаю.

      Но