Весело – но грустно. Евгений Владимирович Жироухов

Ивановна справила себе новое пальто, купила меховую шапку. По вечерам, накрасив губы, ходила с зачастившим к ней Владимиром Пахомовичем в кино. Нина Петровна же мучилась злобой и еще больше, чем раньше, одиночеством.

      Однажды вечером возвратившиеся из кино Клавдия Ивановна и ее Пахомыч изумленно застыли у порога, увидев как напугавшаяся их прихода Нина Петровна лихорадочно-быстро сгребает с кухонного стола в охапку огромное количество денежных знаков. В руках они у нее не умещались, разлетелись по полу. И тогда Нина Петровна схватила с полки молочный бидончик и принялась впихивать в него разноцветные купюры. Прижав бидончик к груди, убежала, оглядываясь, в свою комнатенку. Спрятав там деньги под периной, опять вышла в коридор, встала руки в боки.

      – Что, думаете, банк ограбила? Нет. Есть еще на свете справедливость. Есть… Купили-таки мою картину. За четыре тысячи рублей, вот. И квитанцию дали, чтобы всякие дураки не приставали.

      – Не может быть! – ахнула Клавдия Ивановна и схватилась за сердце. – Такие бешеные деньги?

      – Да. Сказали, что картинка эта какого-то раннего художника. Был бы поздний – еще больше, наверное, заплатили бы…

      – А моя картина? – побледнев, Клавдия Ивановна стянула с головы новую шапку и в упор посмотрела на своего Пахомыча.

      – Насчет твоей не знаю, нужды не было интересоваться, – равнодушно ответила Нина Петровна. Вдосталь насладившись произведенным эффектом, она удалилась к себе. Проверить бидончик под периной.

      – Где моя картина?! – Клавдия Ивановна впилась глазами в маленькие, вдруг зашмыгавшие, как таракашки, глазки Владимира Пахомовича. – Я ее тебе дала.

      – Не дала, – поправил Владимир Пахомович, – а подарила. Сама же говорила, что она у тебя только место занимает.

      – А вдруг она – позднего художника? А?

      – Ну-у, навряд ли. Непохоже, – замотал головой Пахомыч.

      – Отдавай-ка, друг любезный, картину обратно. Я тебе лучше что- нибудь другое подарю.

      Владимир Пахомович, кося глазами и бормоча что-то невразумительное насчет подарков, сантиметр за сантиметром продвигался к выходу. Клавдия Ивановна вцепилась в его рукав. Пахомыч сделал вид, что ужасно на это обиделся, отлепил от своего пальто ее пальцы, вздернул подбородок и ушел, не попрощавшись.

      Деньги, всем известно, не пахнут. Но после того, как Нину Петровну посетили не отличающиеся особым вниманием сын и сноха, а затем ни с того ни с сего приехала из деревни сестра, она убежденно решила, что деньги все-таки имеют какой-то запах.

      – Ишь, гости косяком повалили. Как учуяли. И откуда только разузнали? – Хотя ни сын, ни сноха, ни деревенская сестра прямо о деньгах не заговаривали, в каждой их жалобе на трудность жизни Нине Петровне чудился намек на ее богатство. – Деньги – вода, вода,– кивала она с удрученным видом. – Текут между пальцами. Сколько их ни имей – все нехватка.

      Если в прошлые посещения она всегда выделяла сыну немножко