Весело – но грустно. Евгений Владимирович Жироухов

я не обиделся. Билеты у нас на самолёт, оказывается, на сегодняшнее число… Я и сам не знал.

      Пригладив чубчик, Сашка посмотрел на часы и подошёл к кухонному шкафчику. Достал графин из толстого зеленоватого стекла, какие обычно ставят на собраниях на стол президиума.

      – Договорился насчёт автобуса. Минут через двадцать будет. Еле успел, – вздохнул Сашка, разливая из графина самогонку. Налил Шурику в его чайную кружку и себе – в стакан.

      – Обиделся, значит, Шурик?

      – Вот заладил. Не обиделся я ничего…

      – На обратном пути заедете?

      Мутовкин промолчал, глядя на плавующие в его кружке чаинки.

      – Знаешь, Сашок, – потом со вздохом сказал он, – что-то у меня такое… какое-то шершавое чувство почувствовалось. Как в детстве, когда подумаешь, что должен обязательно когда-то помереть и никуда от этого не спрячешься, ни на чердаке, ни

      на сеновале, и никто тебе в этом не поможет – и думаешь, для чего ж тогда жить… Если всё равно помирать. Вот и теперь сделалось так же гру-у-у-стно.

      Он легонько коснулся своей кружкой стакана брата, выпил, забыв испугаться самогонной вони.

      У ворот длинно просигналил автобус. В доме зашумели, задвигали стулья. Сашка заткнул графин пробкой, и поставил на согнутую в локте руку, придерживая за горлышко, будто карабин по команде «на караул».

      За время пути в графине осталось на самом донышке. Мутовкину и сопровождающим его лицам из-за этого здорово доставалось от Елены. Особенно она раскричалась, когда выгрузились из автобуса на площади у аэровокзала.

      С устатку захмелевший больше других, Сашка жалко улыбался, моргал воспалёнными от ночной сварки глазами и, держась за руку старшего брата, икал через равные промежутки времени. Елена в сердцах плюнула, схватила за руки ребятишек и быстрой походкой пошла в вокзал. За ней пошагал нагруженный чемоданами шурин. Следом – Мутовкин, страхующий Сашкино равновесие. Последним весело хромал крёстный: «Эй, встречай, с победой поздравляй…».

      Уселись на мягких сиденьях в зале ожидания, и крёстный настойчиво предлагал «добить графин на посошок». Елена специально расположилась с детьми вдалеке от веселёньких мужчин, потом не вытерпев, подошла и ткнула мужа в бок.

      – Деревня, смотрят на вас все. Шли б тогда уж на улицу со своим графином.

      Мутовкин понимающе закивал и обратился к крёстному и шурину:

      – Мужики, вся деревня на нас смотрит, – сказал он торжественно. – Давай графин на улицу вынесем…

      Устроились на скамейке в скверике неподалёку. Сашке, по общему решению, больше не наливали. Купили ему стакан газировки и Сашка, борясь с икотой, смирно сидел на лавке, отхлёбывая газировку мелкими глотками. Иногда, не

      к месту в общем разговоре, обращался к Мутовкину: « Шурик, ты не обиделся?».

      – Я на минутку, – предупредил Мутовкин сородичей и рысцой побежал к аэровокзалу, вспоминая, где он видел дверь с табличкой, изображающей мужской ботинок.

      У входа в вокзал его перехватила раскрасневшаяся от волнения жена.

      – Идиотина, –