Весело – но грустно. Евгений Владимирович Жироухов

а время взаймы не возьмёшь! Понял?!

      Сашка раздумчиво замолчал. Мутовкин решил вступиться за брата.

      – Я, между прочим, местный. Я семь лет дома не был…

      – А какой тебе чёрт виноват! – директор хлопнул дверцей, резко рванул машину.

      Пылевая волна опять поднялась на дороге и погналась за голенастым «москвичонком».

      – Есть вопросы – нет вопросов. Ишь ты какой шустрый. Молодой такой, а уже такой строгий. Может, Сашок, на него в район пожаловаться? – предложил Мутовкин. – Что он так не по-человечески обращается с людьми подчинёнными.

      Сашка шёл молча. Пройдя несколько метров, виновато спросил:

      – Может, я, и вправду, вернусь? Срочный ремонт всё-таки…

      – Ну, я же говорил: обижусь, – пригрозил Мутовкин. – И на рыбалку не поеду.

      Чтобы отвлечь Сашку от одолевших сомнений, он обнял брата за плечи и вслух стал вспоминать, как они с ним много лет назад подсматривали за купающимися на руду девчатами с птицефермы. Шурик тогда, выждав момент, выбежал из кустов на противоположном берегу, держа в руках метрового ужа и

      крича: «Змея! Гадюка!». Девчата с визгом выскочили голые из пруда – а тут из кустов, с их стороны появляется Сашка с напяленной на себя старой бочки, на верхушке которой была приделана тыква с вырезанными отверстиями, и внутри тыквы

      светился карманный фонарик. Голая толпа была на грани обморока. От их визга даже листья с деревьев начали осыпаться. Но в этот миг Сашка споткнулся, растянулся на траве, бочка с него слетела, тыква раскололась. Девчонки схватили Сашку, нарвали матёрой, самой стрекучей крапивы – и захлестали бы его до

      полусмерти, если бы Шурик не ухитрился переплыть пруд с ужом в руке. Хлеща ужом, как кнутом, по спинам разгневанных птичниц, спас перепуганного младшего брата от расправы.

      – Это я тогда эту комедию придумал, – с удовольствием вспоминал Мутовкин.

      – Да, – криво улыбнулся Сашка. – А у меня с тех пор, как в кино голых баб увижу, по всему телу чесотка начинается. Наверное, от радикулитов всяких на всю жизнь застрахован. Слегка покачиваясь, в обнимку друг дружку за плечи, братья вспомнили песню, распеваемую ими в детстве:

      По военной дороге шёл козёл кривоногий,

      а за ним восемнадцать козлят.

      Он зашёл в ресторанчик, чикандукнул стаканчик,

      а козляткам купил лимонад…

      На восьмом разе исполнения куплета про козла кривоного их встретила во дворе смеющаяся тётя Шура.

      В вечерних сумерках Шурика разбудили зудящие над головой комары. Заспанный, с прилипшей к щеке травинкой, он свернул расстеленное под яблоней одеяло и пошёл из сада в дом. Услышал из летнего домика голоса своих сыновей и зашёл в летник. В дощатой пристройке было жарко, сладко пахло малиной. Тётя Шура и жена разливали по банкам свежесваренное варенье. Оба младшие Мутовкины макали куски хлеба в блюдце с пенками. Мутовкин чертыхнулся, задев лицом о подвешенную к лампочке липкую мухоловку.

      – Мать, а Сашка куда делся? – Услышав, что брат вернулся на свою «механику», Шурик ещё раз чертыхнулся, сказал