Линия Сатурна. Александр Аде

а тоже хохотал-заливался. А потом заревел и описался – то от радости, то ли от страха высоты».

      И тут же – по прихоти памяти ‒ возникает другая картинка из прошлого: баба Зина, утирая слезы, повествует о том, как она и дедушка Борис собирали гостей на Первое мая и Седьмое ноября. Как ели, пили, произносили тосты за Родину, за здоровье товарища Сталина, танцевали, пели тогдашние советские песни. Кто-то читал стихотворение Маяковского о советском паспорте. А над ними грозовой тучей висело давящее предчувствие надвигающейся войны, ‒ или бабушка уже потом, задним числом придумала, что действительно что-то ощущали.

      Алешка хлопает себя ладошкой по лбу.

      ‒ Дядя Рома! Может быть, ему что-то известно?..

      Сразу вспоминаю этого дядю Рому. Впрочем, какой он, к лешему, дядя? Загадочный мужик, которого отец подобрал неизвестно где. Он по выходным притаскивался к нам и сражался с отцом в шахматы.

      ‒ Но я не знаю, где он живет, ‒ уныло добавляет Алешка.

      Зато знаю я. Как-то, уже после смерти отца, встретил его: он выходил из общежития, которое находится неподалеку, минут десять спокойным шагом.

      Общага располагается в сером конструктивистском коробе. В вестибюле спрашиваю толстуху вахтершу, очень похожую на бабу Зину:

      ‒ Не скажете, как нам найти Романа?

      ‒ Какого еще Романа? ‒ блеклые голубые глазенки становятся злющими, ледяными, узкие кровавые губки поджимаются.

      ‒ Хромого, ‒ подсказываю я, потому что Алешка вряд ли произнесет это слово.

      ‒ А-а-а, этого, ‒ вздыхает вахтерша. ‒ Так он ушел.

      ‒ Куда?

      ‒ А я почем знаю. Он вообще-то на улицу редко выходит. Торчит у себя, как сыч.

      ‒ А куда он обычно отправляется?

      ‒ Я ему что, мамаша? ‒ вопросом на вопрос отвечает вахтерша, вонзив в меня поросячьи глазки.

      ‒ Ну, возможно, он хотя бы иногда ставит вас в известность.

      ‒ Ставит в известность, ‒ передразнивает толстуха. ‒ А вот не ставит. Не хочет. ‒ И неожиданно добавляет: ‒ И правильно делает.

      ‒ Он очень нам нужен! ‒ умоляюще поизношу я.

      Баба не удостаивает меня ни единым словом.

      Уныло поворачиваемся к выходу.

      ‒ Эй, погодите! ‒ внезапно кричит вахтерша.

      Оборачиваемся.

      ‒ Он обычно в столовке обедает. На углу Пестеля и Краснознаменной…

      Точка общепита залита солнцем, поблескивают голубоватые квадратные пластиковые столешницы. Столики заняты не все, и на раздаче почти никого. Воскресенье, люди привычно обедают дома. Меня ошарашивают бедность и казарменный дух несчастной забегаловки.

      Алешка украдкой тычет указательным пальцем в дальний угол столовой.

      ‒ Вот он!

      Роман выхлебал суп и принимается за второе: котлету с макаронами. На третье он взял компот.

      Помню, в детстве он казался мне чем-то демоническим. Он предпочитал надевать черное, темно-серое или коричневое, и всегда его ноги были обуты в черные ботинки. Он чуть прихрамывал, но порой было заметно, что ходьба дается ему с великим трудом.

      Потом