Линия Сатурна. Александр Аде

под пристальным взглядом ее близоруких голубеньких глазок.

      ‒ А вы на Костю, Алешиного папу, немножко похожи. ‒ Она улыбается, но взгляд остается жестким, подозрительным. ‒ И на самого Алешку… чуть-чуть. А вы не этот, не дальний родственник?

      ‒ Меня самого поразило сходство. Ну и решил познакомиться с Алешей. Я приезжий.

      ‒ А откуда явился-то?

      ‒ Издалека. Из Москвы.

      ‒ А чем занимаешься?

      ‒ Есть в Москве институт, в котором разные научные опыты ставят. А я приборы ремонтирую.

      ‒ Ремонтник, значит, ‒ баба Зина презрительно кривит губки.

      Алешка уводит меня в гостиную.

      Мой мирок. На диване я спал и иногда видел удивительные сны. А днем валялся на нем, читал взахлеб или мечтал, размышлял о чем-нибудь этаком… возвышенном, романтичном. А за столом готовил уроки. Вот почему диван – счастливые воспоминания, а стол – неприятные, горькие, мучительные. Есть в комнате и второй диван, отцовский.

      Озираюсь со смешанным чувством умиления и тоски.

      Алешка плюхается на стул. Поясняет:

      ‒ Эта комната – моя и папина. А другая – бабушкина.

      Часть гостиной погружена в тень, но на гранях примитивной стеклянной вазочки, которая изо всех сил изображает хрустальную, посверкивает солнце. Тупо уставляюсь на нее. Острые лучики света сквозь сетчатку глаз вонзаются в мозг, будоража каждую клеточку.

      Внезапно во мне что-то торкается. Без сил опускаюсь на стул.

      Так вот почему я оказался в 1971-м!

      Меня обдает морозом, точно стылая новогодняя ночь 1999-го врывается в теплую осеннюю гостиную.

      ‒ Алешка, не знаешь, где сейчас отец?

      Недоуменно вскидывает плечики. Кидается к двери, высовывает голову в прихожую:

      ‒ Баб Зин, папа куда ушел?

      Слышу ответ:

      ‒ Не знаю. Гулять отправился. Сегодня ж воскресенье.

      ‒ А где он может гулять? ‒ кричу я.

      Шаркающие шажки. Баба Зина, отодвинув Алешку, возникает в дверях.

      ‒ А он мне не докладывает. Где хочет, там и бродит. Я за ними не слежу – ни за Костей, ни за Алешкой. Вон Алешка с утра пропал, а потом вернулся. Да не один, с вами. Я слова не сказала. А Костя – человек взрослый.

      ‒ Ему кто-то позвонил?

      ‒ Никакого звонка не было. У нас телефон вон, на тумбочке в прихожей. Я бы звонок услыхала, не глухая. Спрашиваю: «Ты куда собрался, сынок?» ‒ «Да так, ‒ отвечает, ‒ встретиться с одним человеком надо». И усвистал.

      ‒ Очень торопился?

      ‒ Нет. Спокойный был, даже веселый… А что случилось-то?

      Ее мясистое лицо подрагивает в смятении.

      ‒ Не волнуйтесь, Зинаида… Извините, как вас по батюшке?

      ‒ Зинаида Афанасьевна.

      ‒ Все в порядке, Зинаида Афанасьевна. Пока шли сюда, Алеша рассказал о своем отце, да так увлекательно, что мне отчаянно захотелось Константина повидать. Интересный, должно быть, человек.

      ‒ Ух, а я уж грешным делом подумала… Напугал ты меня, Алексей… И спрашиваешь, будто следователь. Сразу вспомнила проклятый 40-ой.