Чёрный лёд, белые лилии. Ольга Романовна Моисеева

Харренса могут быть там?

      – Они могут быть везде, ― устало отозвался немец.

      – Хочешь сказать, что я не могу поехать? ― горько усмехнулся Ронинов.

      Почему-то Антон сразу понял, что не из трусости.

      – Хочу сказать, что вы не поедете, если не хотите подвергнуть опасности свою дочь, ― тактично поправил Ригер и отключился.

      Несколько секунд Ронинов молчал, поджав губы, а потом снова нажал на кнопку приёма.

      – Ригер, отправь на Советскую кого-нибудь из наших, тех, кто ещё не светился. Выбери сам, ― он вздохнул устало, приложив руку к виску. ― Проследи за всем, чтобы толковый был. Пускай с машиной подъезжает. Антон Александрович тоже едет.

      Он не успел возмутиться. Даже руки в привычные белеющие кулаки сжать не успел. Потому что Ригер сказал:

      – Есть. Мы… я хочу сказать, Дмитрий Владимирович, на Пятой Советской почти всё разрушено. Отследили всё, что смогли. Ваша дочь, похоже, была в здании польского консульства. Оно не уцелело.

      Он не мёрз от холодного ночного ветра, наверное, даже наоборот. Антон расстегнул ворот бушлата, выходя из машины, так, чтобы ледяные порывы касались горячей кожи. Может, хоть это остудит её. И его мозги.

      – Эй. Эй, слышишь? ― Назар настойчиво тронул его за плечо, и Антон обернулся. Глаза Назара, тёмные, большие, смотрели тяжело и настойчиво. ― Всё в порядке, Тон. Мы найдём её.

      – Да, ― как-то бестолково ответил он, опуская ладонь на руку Назара. ― Да, мы…

      Ему так хотелось сказать «спасибо». Просто до бесконечности. Но язык леденел.

      – Я понял, ― тяжело усмехнулся Макс. ― Тони.

      Улица превратилась в дымящееся крошево, практически всё было оцеплено ментами и бригадами по расчистке. Как здесь вообще можно было что-то понять или откопать?

      Соловьёва где-то там ― эта мысль впервые ударила его так, что едва не подкосились ноги. Антон, конечно, знал, но Соловьёва была чем-то далёким и абстрактным, тем, что просто нужно вытащить за подмышки, сдать папаше, доложить в штаб. И забыть. Можно и дальше острить, кривиться и разговаривать сколько угодно.

      А теперь она где-то здесь.

      Сержант, который довёз их, показал полицейскому корочку, и их пропустили. В нос Антону тут же ударил резкий запах взрывчатки и покрошенного бетона. Такое ни с чем не спутаешь. Это и есть консульство.

      Перед ним была огромная чёрная груда обломков. Обгоревшие плиты, какие-то деревяшки, резкий, тошнотный запах пластмассы, крики рабочих. Сержант судорожно, не глядя набирал что-то на мобильном телефоне. Антон обернулся: рядом с иконкой ― цифра (16).

      – Сомнительная перспектива, ― еле слышно сказал Назар за спиной. Антон качнул головой.

      До неё не дозвониться. Не добраться.

      Нет, нет.

      Она жива. Уж такие тупицы, как Соловьёва, такие назойливые нелепые идиотки всегда остаются живы, это ужасный, вечный ― и Господи, пожалуйста, хоть бы он работал ― закон природы.

      Не здесь ей умирать.

      Антон сглотнул, оглядывая разрушенное здание ещё раз.

      – Даже снаружи всё более