Чёрный лёд, белые лилии. Ольга Романовна Моисеева

всхлипы. Он закусил кожу на костяшке. Вздрогнул. Этот страшный безысходный звук отдавался сколами в рёбрах. Он взял себя в руки почти сразу же, с удвоенными усилиями оттаскивая в сторону обломки. Нужно просто разобрать эту кучу камней.

      – Не паникуй!

      В ответ снова раздался только истеричный, загнанный шёпот:

      – Мне нечем дышать, я задохнусь, здесь нет места…

      Жутко до дрожи, до сковывающего паралича.

      – Не смей отключаться, поняла?! Не смей терять сознание, Соловьёва!

      – Пожал… ст… н… ставл… меня… ― она цеплялась за телефон, словно за спасение, вкладывая в тихие всхлипы одно единственное умоляющее «останься со мной», и всхлипывала, и падала, и терялась, сдавалась, цеплялась снова…

      – Всё будет хорошо, ― вдруг тихо пообещал он ей самую отвратительную ложь на Земле, и на секунду её стало слышно очень хорошо.

      – Скажи это ещё раз,― попросила она в наступившей тишине.

      – Всё будет хорошо. Не больше сорока минут, Соловьёва, ― сказал он в притихший телефон.

      – Соловьёва?

      Гудки.

      Выдох.

      Телефон сержанта полетел на камни.

      Когда из-под чёртовой балки до смерти напуганные бомбой медики достали бесчувственное тело в порванной и измятой шинели, он не поверил. Его как-то резко повело в сторону, от дикого напряжения последних часов, наверное, и только Назар, оказавшийся рядом, поддержал Антона, не сказав ни слова.

      Они, по указанию сапёров, как и все рабочие, стояли на расстоянии метров тридцати, уже за оградительной лентой. Может, поэтому тело Соловьёвой показалось ему таким маленьким, худеньким и несчастным.

      Он обещал ей, этой так и не дождавшейся от него помощи девчонке с россыпью коричневых веснушек на бледном лице и светлой ненавистной лилией над бровью. Обещал ей «хорошо».

      Назар потянул его в сторону кареты скорой помощи, но Антон качнул головой. Представил на секунду: белые коридоры больницы, писк каких-то мониторов и она ― среди проводков, пластырей, бинтов, катетеров…

      – Мне там делать нечего, ― выдохнул и бросил взгляд на наручные часы: без пятнадцати четыре. Часа через три уже будет светлеть.

      – Поехали домой, Назар.

      Мию, занявшую кровать, они не разбудили.

      – Даже нечем напиться, ― устало фыркнул Антон, открывая все кухонные шкафы подряд, облокотился на барную стойку и спросил у Назара, сидящего рядом: ― Есть сигареты?

      – Неа, ― скривился он. ― Ты же бросал, а?

      – Вроде того.

      Никотиновый пластырь. Немного подумав, наклеил второй и третий.

      – Есть будешь? ― спросил Антон, обшаривая поочерёдно всю посуду. ― Есть макароны и сосиски, замороженные, правда.

      – Давай, всё пойдёт, ― Назар усмехнулся, махнул рукой и прикрыл глаза. Поставив еду греться, Антон опустился за стойку рядом с Максом. Почувствовал тёплое плечо, слегка улыбнулся в сомкнутые у подбородка руки, заговорил устало, несколько сонно:

      – Иногда думаю… Почему всё не так, как раньше? Кажется, только закрой глаза