Чёрный лёд, белые лилии. Ольга Романовна Моисеева

пани Верженска, ― мучительно краснея, ответила девушка. Вере было всё равно.

      – Прекрасно. Тогда я удаляюсь. Надеюсь не увидеть вас ни через неделю, ни через две. Ах, пани Эдита, я лишь о том, что надеюсь выздороветь. Хоть шансов на это пока маловато.

      – Да, конечно, я поняла. Поправляйтесь, ― снова смутилась медсестра, и Вера, подхватив сумочку, вышла из кабинета, а затем и из онкологического центра.

      В дверях её чуть не сбил с ног высокий и худощавый мужчина лет двадцати пяти, светловолосый и ещё красивый.

      – Вам следует быть поосторожнее, ― предостерегающе шикнула на него Вера, вырывая свою ладонь в кожаной перчатке из его руки.

      – Я помог вам не упасть, и вам следовало бы поблагодарить меня, ― усмехнулся он. Вера пристально уставилась на этого нахала.

      – Вы толкнули меня. Кроме того, имейте снисхождение: мало того, что с вами говорит Верженска…

      – Я не знаю такой фамилии, ― фыркнул он.

      – Не перебивайте! ― она даже чуть топнула каблуком. ― Я балерина. И будьте добры уступить дорогу несчастной больной цистаденокарциомой последней стадии.

      – Рак поджелудочной? ― снова фыркнул он. ― Э, да вам повезло. Бронхогенная кациома, ― указал мужчина на свою грудь изящным жестом и шутливо поклонился. ― За стадией уже не слежу.

      На секунду Вера опешила, а потом вдруг выпалила неожиданно для себя:

      – Может, как-нибудь встретимся с вами?

      – Давайте, ― он поднял брови. ― Как вас там зовут, я не запомнил?

      – Вера Верженска.

      – Якуб Кнедлик.

      – Чех? Понаехали. Питер, культурная столица, а одни иностранцы, ― усмехнулась Вера.

      – Вы, пани Верженска, что-то тоже не блещете русским происхождением. Здесь завтра в два часа, ― сказал он и ушёл.

      Вера фыркнула ― для порядка ― и улыбнулась.

      Почувствовала, как кружится голова, постояла немного на месте, приводя дыхание в порядок, и направилась к метро, где она должна была встретиться с Таней.

      Русская девочка почему-то ужасно нравилась ей, и Вера неосознанно тянулась к этому ребёнку со странной фамилией Соловьёва. Таня навещала в детдоме Сашу и никогда ни в чём не обвиняла Веру, в отличие от других, только смотрела иногда устало и укоризненно. И никогда не говорила с ней о раке (наиглупейшая тема, вообще-то).

      Как у этой хрупкой девчушки хватило сил в свои года учиться в таком страшном заведении, именуемом каким-то училищем, Вера не понимала. Она однажды посмотрела на него издали: всё обнесено забором и проволокой. Но Таня любила его, и Вера старалась не отзываться об её училище презрительно.

      С бомбёжки, под которую Вера не попала (ездила в Псков к подругам, страшно глупым и вечно жалеющим её), прошло три дня, и сегодня Таня обещала прийти. С ней можно будет поговорить о Саше, об этом странном Якубе, при мысли о котором Вера невольно улыбнулась, да и обо всём на свете. Послушать её смешные истории про девочек, какого-то ужасного старлея (кто это, Вера не понимала – наверняка ещё одно непереводимое русское слово), посмеяться и ненадолго забыть о своём одиночестве.

      Таня