Голос Незримого. Том 2. Любовь Столица

встречалися ему

      И вешки гибкие, как версты,

      Вели сквозь мхи, и мглу, и тьму…

III

      В нем тихо бунтовали думы:

      Как? Из свободы в заточенье?

      Как? После зал шумливых Думы

      В немое темное селенье?

      И он, свои крутые брови

      При виде снежных пустош хмуря,

      В их блеске взор свой черный жмуря,

      Закутывался в мех суровей.

      И только локон ярко-рыжий,

      Ездой отвеян, трепетал…

      Но пункт назначенный всё ближе,

      Возок всё тише, тише… Встал.

IV

      И ссыльный, воротник откинув,

      С усмешкой горькой огляделся:

      Из-за окольных частых тынов

      Поселок северный виднелся —

      Ворота, избы и вереи,

      Крыльца, повети и оконца

      В сосульках, инее и солнце…

      Здесь серебрясь, а там серея,

      Как город Леденец досюльный,

      Он стыл жемчужно-слюдяным,

      И голубела главкой дульной

      Церквушка древняя над ним.

V

      Кругом же – то взмывая круто,

      То заворачиваясь слабо,

      Грядою плыли изогнутой

      Снегов увалы и ухабы.

      Так, вскинув крылья, выгнув шеи,

      Огромная лебяжья стая

      Плывет, и брызгами блистая,

      И оперением белея…

      И, может быть, Царевна-Лебедь

      Сейчас объявится средь них, —

      Присушит, приманит, прилепит

      И увлечет от всех живых?!

VI

      На миг сменила греза думу…

      Но с ямщиком завздорил стражник:

      «Куда везти? Да к Аввакуму!

      Хоть старовер – зато не бражник».

      И вот уж сани – перед домом,

      Бревенчатым, крепковенечным,

      С крестом в дверях восьмиконечным, —

      Подобным сказочным хоромам!

      Резной, точеный верхний ярус

      Под острой крышей тесовой

      Еще был убран в снежный гарус,

      Украшен фольгой ледяной.

VII

      И там, в окне, случайным взглядом

      Наш путник женский лик заметил,

      Что, как икона под окладом,

      Был дивно-строг и чудно-светел.

      Из-под платка, как из убруса,

      Синели очи, словно море,

      Уста алели, словно зори,

      Струились косы нивой русой…

      В морозных кружевах, бахромах

      Вверху сиял волшебный лик!

      Внизу ж, как вешний сад черемух,

      Ольшаник побелевший ник…

VIII

      Они вошли. Сначала в сенцы,

      В большую горницу оттуда.

      Здесь рдели в прошвах полотенца,

      Цвела поливою посуда,

      Стояли с розаном укладки,

      Лежала скатерть с васильками,

      В углу с живыми огоньками

      Висели алые лампадки.

      Там, с темного письма иконы,

      Из складня древнего, как Русь,

      Глядели с грозностью исконной

      Никола, Спас и Деисус.

IX

      На всё то, шубу сняв у двери,

      Приезжий, к мистике не склонный

      И чуждый вер и суеверий,

      Смотрел с насмешкой удивленной.

      Его