Патруль джиннов на Фиолетовой ветке. Дипа Анаппара

ей каждый день. Она включает свет, и Пьяница Лалу сперва моргает, а затем прикрывает глаза руками, как будто лучи лампочки – это копья, что протыкают его.

      – Мы друзья Бахадура, – говорит Пари. – Зашли узнать, нет ли у вас его фото. Хотим поспрашивать на базаре, вдруг его кто-нибудь видел. С фотографией будет проще.

      Наверное, Пари удается так быстро придумывать разную ложь, потому что она прочитала много книг, и все истории из них теперь у нее в голове.

      – Я уже спрашивала на базаре, – говорит мама Бахадура. – Его там нет.

      – А как насчет железнодорожного вокзала? – спрашивает Пари.

      – Вокзала?

      Сестра и брат Бахадура смотрят на нас в ужасе. Кажется, они не рассказывали маме о планах Бахадура, может быть, потому, что боялись, что она будет ругаться, что они не наябедничали на него, когда он впервые заикнулся про Мумбаи-Манали.

      – Проверим еще разок, – говорит Пари. – Хуже ведь не будет, если мы проверим еще разок, верно?

      Мне кажется, что мама Бахадура сейчас прогонит нас, но она ставит свои пакеты на землю, открывает шкаф, вытаскивает из него какую-то тетрадку и перелистывает страницы, пока не находит фотографию и передает ее Пари.

      Я пододвигаюсь, чтобы посмотреть на фото. Бахадур на ней в алой рубашке, его смазанные маслом волосы аккуратно разделены на пробор посередине. Красный цвет такой яркий и счастливый на тусклом кремовом фоне. Бахадур не улыбается.

      – Ты мне ее вернешь? – спрашивает мама Бахадура. – У меня не так много его фотографий.

      – Конечно, – говорю я.

      Пари касается уголка фотографии и проводит пальцем вперед-назад, словно хочет порезаться.

      – Люди думают, он убежал, – говорит мама Бахадура, – но мой мальчик, он никогда не дал бы мне повода для беспокойства. Вы знаете, он работает у Хакима и на деньги, что зарабатывает, покупает нам сладости. Если я слишком устала, чтобы готовить, он говорит: «Ма, подожди», – бежит на базар и возвращается с коробками лапши чоу-мейн на всех. У моего сына золотое сердце.

      – Он лучше всех, – говорит Пари, и это еще одна ложь.

      – Если бы он убежал, как сказали те полицейские, то разве он не взял бы с собой что-нибудь – деньги, еду? Из дома ничего не пропало. Одежда здесь, школьная сумка тоже. Зачем ему убегать в школьной форме?

      Мать Бахадура смотрит куда-то над нами, наверное, на стену – в точку, на которой ее взгляд останавливается прежде, чем затуманиться. Она раскачивается вперед-назад. Я проверяю пол, чтобы понять, не трясется ли он. Но земля у меня под ногами твердая и неподвижная. Позади нас рыгает Пьяница Лалу.

      – Никто у вас ничего не просил, а, чачи? – спрашивает Пари. – Скажем, денег за возвращение Бахадура?

      – Думаете, его кто-то похитил? – спрашивает мама Бахадура. – Тот баба, Бенгали Баба, он сказал…

      – Чачи, – говорит Пари, – иногда даже бабы ошибаются. Моя мама так говорит.

      – Никто не требовал у меня денег, – говорит мама Бахадура.

      – Я уверена, Бахадур вернется, – говорит Пари.

      – Ел ли он хоть что-нибудь? –