Первый закон. Трилогия. Джо Аберкромби

хоть кому-то!

      – Ха! – презрительно хохотнул Доу. – Ха! Ты думаешь, он нас послушает, Слабейший? Ты забыл, что он нам сказал? Нам и Девятипалому? «Идите и никогда не возвращайтесь!» Ты забыл, что он едва не прикончил нас? Ты забыл, что он ненавидит любого из нас?

      – Он нас боится, – сказал Молчун.

      – Да, ненавидит и боится, – проворчал Тридуба. – И правильно делает. Потому что мы сильны. Мы – названные. Нас знают. Мы те люди, за которыми пойдут другие.

      Тул кивнул своей огромной головой:

      – Точно. Я тоже не думаю, что в Карлеоне нас встретят с радостью. Скорее с копьями в руках.

      – Я не сильный! – крикнул Форли. – Я же Слабейший, это каждый знает! У Бетода нет причин бояться меня и ненавидеть. Я пойду!

      Ищейка с изумлением взглянул на Форли. Все поглядели на него.

      – Ты? – переспросил Доу.

      – Ну да, я! Возможно, я не боец, но и не трус! Я пойду и поговорю с ним! Вдруг он меня послушает.

      Ищейка смотрел на Форли во все глаза. Никто из них так давно не пытался найти выход из затруднительного положения с помощью слов, что это казалось невероятным.

      – Кто знает, вдруг и послушает, – пробурчал Тридуба.

      – Он может тебя выслушать, – сказал Тул. – А потом убить к чертовой матери. Слышишь, Слабейший?

      – Шансов у тебя не много, – покачал головой Ищейка.

      – Наверное. Но стоит попытаться, разве нет?

      Они обменялись обеспокоенными взглядами. Форли, без сомнения, доказал, что у него крепкий костяк, но Ищейке не нравился его план. Этот Бетод – слишком непрочный крюк, чтобы вешать на него свои надежды. Очень непрочный крюк.

      Но, как и сказал Тридуба, больше никого не осталось.

      Слова и пыль

      Кюрстер приплясывал внутри фехтовального круга, встряхивал длинными золотистыми волосами, махал рукой толпе и посылал воздушные поцелуи девушкам. Публика хлопала, завывала и улюлюкала, глядя на гибкого юношу, проделывавшего свои эффектные номера. Он был адуанец, офицер Собственных Королевских.

      «Местный мальчик, и такой популярный».

      Бремер дан Горст стоял, опершись на барьер, и наблюдал за противником сквозь опущенные веки. Его рапиры на вид были необычно тяжелыми, огромными и побитыми, словно от частого использования; возможно, слишком тяжелыми, чтобы действовать ими быстро. Сам Горст тоже выглядел слишком тяжелым для быстрых движений: огромный и с толстой шеей – бык, а не человек, более похожий на борца, чем на фехтовальщика. С первого взгляда он казался обреченным на поражение в этой схватке. Большинство людей в толпе, по-видимому, сочли именно так.

      «Но только не я».

      Человек, принимавший ставки на участников поединка, выкрикивал цифры и собирал деньги от толпившихся вокруг него людей. Почти все ставили на Кюрстера. Глокта повернулся к принимавшему ставки и спросил:

      – Сколько сейчас за Горста?

      – За Горста? – переспросил тот. – Один к одному.

      – Я ставлю двести марок.

      – Прости, приятель, я не смогу это покрыть.

      – Хорошо,