Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи. Ташендаль

парней с Овечьей¹⁹, погромы в Армении… Но зараз… Когда начался Катаклизм, ага… Я подумав, что всё это были гульни в песочнице. Что Холодная война, что Перестройка. Ковыряние в носу. Вас, военных и беженцев, коли бачишь на улице – ночь потом не спишь. Вочы выцветшие, смотрите куда-то хрен знает куда, дергаетесь от любого шума, ага. Часам, гэта самае, будто сами не знаете куда идёте и навошта. То ли под наркотой, то ли контуженые через одного, кто вас поймёт. Години, не прав я, что ли?

      Был у Игоря чётко выраженный акцент, то ли белорусский, то ли украинский, но без карикатурных передёргиваний, которыми обычно изъясняются юмористы по телевизору. Не упоминай он периодически нерусские словечки, заметить это было бы куда сложней, однако к какому именно языку относятся употребляемые им обороты, я определить не мог. Скорее всего, Белов родился в деревне на западных границах России, а после переехал в большой город, сохранив при этом некоторые особенности родного разговорного языка. Я где-то слышал, что некоторые тамошние жители изъясняются на, так называемой, «трасянке»²⁰, правда, в случае с Игорем, она звучала как-то неправдоподобно. Огромное количество непонятных слов слегка раздражало, а неуместные вопросительные интонации, с которыми Игорь рассказывал мне о своей службе, изрядно утомляли. У меня не было ни малейшего желания поддерживать беседу с этим недалёким человеком, а если бы такое и возникло, то вряд ли удалось вставить хоть одну фразу в его затянувшийся монолог. Тем не менее, обижать болтливого соседа не хотелось, так что я лишь многозначительно покивал головой и натянуто улыбнулся.

      – Хреново там было, да? – заговорщицки прошептал Белов, наклоняясь вперёд.

      Я поймал его взгляд, неожиданно чуткий и внимательный. Взгляд не деревенского жителя, а опытного следователя.

      Не разбираюсь я в людях, совсем не разбираюсь. Услышал пару фраз и тут же навесил ярлык. Не тут-то было. Мужичок не так прост, как кажется.

      – Терпимо, – опасливо ответил я.

      Если раньше я сидел к собеседнику в пол-оборота, то теперь повернулся всем корпусом. Стоило быть осторожней, мало ли, кто это. Всякие люди в поездах ошиваются, начиная от мелких жуликов и заканчивая оперативниками контрразведки.

      – Ну-ну… – хмыкнул Игорь, в мгновение ока превращаясь в незатейливого мужичка, после чего пнул полку над собой и громко спросил. – Эй, сына! Ты спишь там? Как на окренге служилось?

      Я поднял взгляд наверх и увидел копошившегося в полутьме верхнего яруса человека, завернутого с ног до головы в простыню и одеяло. Ткань зашевелилась, из её недр высунулась часть лица.

      – Отвали, – голос был не особо дружелюбным.

      Я перевёл вопросительный взгляд на своего собеседника.

      – Ды гета мой сынок, Витя, ага. Тоже, гэта самае, нещодавно дембельнулся. Адже ведь нормальным парнем: весёлый, драчливый, за девками бегал… А теперь что? – морщась, словно от зубной боли, посетовал Белов. – А теперь альбо спит целыми днями, альбо в окно дивится.