Кручина. Алексей Константинович Шнурницкий

незримую жуть.

      Как быстро я, духом кукожась,

      Ударился в детский порыв,

      И страхи сквозь толстую кожу

      Выходят с меня на спорыш.

      Как в детстве накрытым проходом

      Вдоль дома иду я в сарай

      И вижу, как бабка уходит

      С тревогой в холодный мираж.

      И мне так печально и больно

      Принять, что за годы борьбы

      За зрелую в разуме вольность

      Останусь я внуком избы.

      И буду в ней узником страха

      Пред образом вверенных тайн.

      А там ведь, за прошлого плахой,

      Зияет одна пустота.

      Я силился бабку окликнуть,

      Но стынет здесь мрак и покой.

      Душа моя, скрипнув калиткой,

      Плетётся с ведром и клюкой.

      Но вовремя дверь отворилась.

      И бабка, от счастья пылав,

      Весь день мне тогда говорила:

      «А я тебя, внучек, ждала!

      Приснился вчера ты в купели.

      Малёхонек. Только держи.

      И кошка у белой постели

      Всё тёрлась, глазища смежив.

      Я вот что подумала, милой:

      Нагрянешь – тому и бывать! –

      Ты встретишься с прежней обидой,

      И будет болеть голова.

      Ох, что-то ты сделался бледный.

      А правда, родной, что сполна

      Стреляет в нас брат по обедне,

      И правит у них сатана?

      В писаниях зрят, что мессия

      Укажет на след своих ног,

      Как Гог с из дремотных и синих

      Лесов нападёт на Магог.

      Воюют, чтоб скинуть оковы.

      Куда им ещё воевать?

      На днях приходил участковый.

      Сказала, что нету тебя.

      Сосед, как вернётся с окопа,

      Пусть едет подальше с тобой.

      За деньги зелёным укропом

      В неравный кидают их бой»

      В проёме дохнуло сиренью.

      Зажглась от зари полоса.

      Съезжались, умытые тенью,

      Деревья, что всадники в сад.

      Они, знать, в погоне примчались,

      Как я на вечерний постой.

      А бабка в прикрытой печали

      Твердила о том да о том:

      «О жизни твоей всё я знаю.

      Гляжу, как морщинится лоб.

      Всё это хвалёная заумь

      И ваша беспутная скорбь.

      Живётся тебе не спокойно.

      А счастье-то разве в пути?

      Так дед твой, теперь уж покойный,

      Всё грезил по свету пойти.

      Бывало, в соседний посёлок

      Уйдёт, а не помнит потом.

      Расспросишь – обидится. Словом,

      Не знает… Позвал, вроде кто»

      И так уж пошли пересказы

      О ближней и дальней родне.

      Дремал я прищуренным глазом

      И мыслил о силе корней.

      «Ах, да… Позабыла старуха!

      В апреле в родительский дом

      Нагрянула Ольга, по слухам,

      Уже не одна, с женихом.

      Видать, что на съёмной квартире

      Поджали под кризис хвосты.

      Что деется, господи, в мире.

      Прости же нас, грешных, прости!»

      Выходит, товарищ не сбрендил –

      И вправду вернулись на холм.

      Но, кажется,