Кручина. Алексей Константинович Шнурницкий

осокорем

      С пригоршней могильной земли.

      Пока ещё помыслы живо

      С иным разбирались в стране,

      Куда нас винты и пружины

      Несли над сетями полей.

      Тоска лижет иллюминатор.

      На сердце – осколок вины.

      Тогда по родимым пенатам

      Ползли отголоски войны.

      Народ, как советский последыш,

      Соперничал в живости уз.

      Но с братних когда-то соседей

      Не все захотели в союз.

      За годы свободы крылатой

      Хватило всем прений и трат.

      И вот уже брата на брата

      Погнал на войну демократ.

      Границы на то и границы,

      Чтоб с доблестью их защищать.

      Недаром летят эти лица

      Отведать родного борща.

      Кто спрячется, кто отвоюет,

      Кого не отпустит семья.

      Кого-то с немым поцелуем

      Обнимет сырая земля.

      А кто-то, не зная, как я вот,

      Куда им податься в толпе,

      На дне неоправданной ямы

      К бумаге тогда прикипел.

      В подвалах столичного света

      Шарахаясь целую ночь,

      Я стал походить на поэта

      И думал хоть как-то помочь.

      Но то ли мне скучно под флагом,

      То ль узок культурный багаж,

      В соседе слепую отвагу

      Я чтил за народную блажь.

      Ответил он прямо и веско:

      «Пойду, мол, и пусть будет так!»

      Моя же на сборы повестка

      Сгорела вначале атак.

      Ни дня не проведши в покое,

      Я в сердце то тяжкое взял,

      Что с нами случилось такое,

      Чего уж исправить нельзя.

      Я сделался грубым и чёрствым.

      Мне ясно, что наши сыны

      Пошлют нас, талантливых, к чёрту

      В разрухе родной стороны.

      И в этом никто не виновен.

      В общественный метя психоз,

      Как-будто раскроется внове

      Один нам и тот же вопрос.

      Споткнувшись на уличной гари,

      Никто среди грязи похвал

      Не вспомнит среди олигархов,

      Кто первым брусчатку поднял.

      И как с этим быть, не пойму я,

      Когда под рукой автомат.

      Вот так, в самолёте тоскуя,

      Я сдерживал скрежет ума.

      Мы сели. Уж тёмные чары

      Спускались с небесных кадил,

      И месяц носатым овчаром

      С отарой по небу бродил.

      За полем виднеется город.

      Стою я ни нежен, ни груб.

      Когда-то я был здесь так молод

      В касаниях преданных губ.

      Сюда после школы неполной

      Ходил я в один институт.

      Здесь месяц качался на волнах

      Под тихие речи в порту.

      Подумаешь – не было вовсе.

      Далёкими были те дни.

      Казалось, мы вместе, а после

      Мы всё же остались одни.

      В ту пору с учительским стажем

      В округу вернулся мой друг

      Под страхом, что лишнее скажет,

      И власти за это припрут.

      «Здорово! Как думаешь, плохо,

      Что мы натянули вожжу?

      Пока нас никто не прихлопнул,

      Я кое-что