Или победить. Или умереть. Юлия Владимировна Букатова

из всего, что было на улице, казалось, тянул даже с нас, и становился еще более раскаленным.

      –Здравствуй, Мария, – слова Мигеля были до тошноты живые, радостные, сладкие, как тягучая карамель, в которой ты вымажешься, прежде чем съешь, и я поморщилась от них.

      За широкой спиной Мигеля виднелся дверной проем, который подпирал Диего, стоявший с уставшим видом, потупив глаза к моим ногам. Он словно долго спал, перед этим опустошив несколько бутылок вина, но даже издалека было видно, что он в здравом уме и вполне вменяем.

      Я пробормотала нечто невнятное на приветствие Мигеля, немного наклоняясь в сторону, стараясь разглядеть настроение Диего, но за маской безразличия проглядывался только недовольный вид. Мужчина почувствовал пристальное внимание к себе, и резким движением вскинул голову, ударяя взглядом в грудь, от чего у меня выкрутило воздух.

      Я не умела определять настроение Диего, и это оплошность однажды обойдется мне в высокую цену.

      –Пойдем те же, не будем стоять на пороге, – на этих словах Мигель развернулся, проходя внутрь дома, следом за ним прошел отец, бросивший на меня пронзающий болью взгляд.

      Я замерла, глядя на отца, не желая идти внутрь, но легкая рука мамы толкнула меня в спину, заставляя зашипеть от раскаленного прикосновения. Конечно, ее рука была обычной, даже холодной, как для такого пекла, но от напряжения мне все казалось кипятком.

      Шикнув, я все же забежала в дом, резво перепрыгнув несколько ступеней, и замерев в дверях. Стоило ноге наступить на плитку, обволок запах дерева, прошедший по телу несколькими легкими прикосновениями. Он плавно повитал рядом, и смешался с нотками муки. Запах был, как и сама мука – осязаемый, сыпучий, такой, что можно было потрогать. Кроме запаха небольшая прихожая, с кофейными стенам, больше ничего не имела. Дверь, вешалка для одежды, на которую накинули широкополое сомбреро, зеркало в рост у стены. Пол уложили бурой плиткой, прошедшей местами мелкими трещинами, а потолок облицевали балки, делая его слегка ниже. Впрочем, прихожая была лишь частью дома, и я знала, что за ней скрывается огромное пространство.

      Мама за моей спиной театрально кашлянула, заставляя выпрямить спину, и пойти дальше, к высокой арочной двери, обложенной камнем.

      Я зашла в дом, где все было сделано неброско, но вполне сносно. От входа шел длинный коридор, с множеством дверей, и крутой винтовой лестницей в конце дома. Она шла вокруг широкой, расписанной по индейским мотивам колонны, круто извиваясь, как змея. Стены коридора были такими же, как и в прихожей – легкая кофейная пенка, иногда скрытая картинами, и обрывающаяся дверьми, ведущими в комнаты.

      У одного из дверных проемов, с тяжелой дубовой дверью, стояла Регина – мать Диего, в ярком бежевом платье, обшитым кофейными кружевами, от линии бюста до талии. На фартуке бисером были вышиты вензеля, пропадающие в складках нижней юбки. Массивную шею, расписанную венами, украшали жемчужные бусы.

      Она была чуть старше мужа, и слегка пониже его. Регина была