Или победить. Или умереть. Юлия Владимировна Букатова

сделать, и мечешься, мечешься по клетке, крича и вопя, чтобы тебя услышали и помогли. Тело рвалось вырваться из пут отца, и забегать по комнате, выпустить энергию, чтобы стало легче, но физических сил не было даже встать. Но пока еще я понимала, в чем дело, и могла держать себя в руках, тяжело вздохнула, и дрожащим, скрипучим голосом, прошептала в грудь отца:

      – Папа, я не хочу замуж. Не хочу.

      У меня щемило под ребрами, а воздух выгорал, стремительно тлея, как подожжённая бумага, после рассыпаясь на дно легких. Отец так прижимал меня, словно хотел слиться, и не отпускать. Он готов был даже уйти в рабство, чтобы испанцы получили, что хотели, и навсегда отстали от нас, а мы с мамой спокойно дожили бы свой век, занимаясь хозяйством, я бы вышла замуж, за того, кого выберу сама, и прожила бы с ним до скончания. Но папа понимал, что как только семья Вессалини лишится главы семейства, меня заберет Руже, а мама закончит в публичном доме. И самопожертвование в рабство – как того хотел Гарсия, будет бессмысленным. Да и какой толк, если чудо и случится, и аудиенция махнет на нас рукой, и навсегда вычеркнет фамилию Вессалини из памяти, мы останемся без кормильца. Доход отца был выше наших с мамой. Машье не могла платить много, к тому же, ее постоянные отъезды играли весомую роль, надолго оставляя меня без денег. Мама работала на одного старика – вела у него домашнее хозяйство, но он платил чуть больше, чем Машье. Отец же работал на мануфактуре, а два года назад он перешел на новую должность, и платить стали больше.

      –Мари, – тихий голос отца развеялся в моей истерике, пусть и молчаливой, но эмоционально громкой, словно вой раненого животного, – я знаю, что ты чувствуешь, но в сложившейся ситуации, Диего оптимальный вариант.

      Я вздохнула, насколько позволяли мои легкие, сразу же извергнув воздух назад. Слова отца не успокоили, а лишь заставили разозлиться, но плакать больше не хотелось, поэтому, я повела плечами, чувствуя, как руки папы слабеют, и отстранилась от него. Папа выглядел отвратительно; под глазами мостились синяки, и он казался старше своих лет.

      –Дай мне пять минут, – прошептала я, продолжая собирать губами слезы, и вновь прижималась к отцу.

      Я ненавидела плакать, считая это признаком слабости – чего я тоже не выносила, но сидя в объятиях отца, мне вдруг захотелось разреветься, и дело было не в венчании. Скорее, банальная усталость, ежедневный страх и борьба за свою жизнь. Мне так хотелось упасть в мягкую беззаботность детства, чтобы все происходящее стало сном, но ничего не менялось. Я могла бы открыть календарь на любой странице за последние шесть лет, и, указав на любую дату точно описать день, ведь они все были похожи.

      С каждым годом играть в непоколебимую Марию-Каллет было труднее. Стоило мне хоть раз дать слабину, многолетний труд – сделать из себя сдержанную девушку, посыпался крахом. Ты должен быть сильным, в противном случае – погибнешь. Не хочешь сражаться за свою жизнь – твое право, но долго не протянешь.

      –Я успокоилась, – вздохнув, сообщила я, отстраняясь от отца, и вытирая глаза от слез. – Но замуж все еще не хочу.

      –Мари, –