Или победить. Или умереть. Юлия Владимировна Букатова

разрыдаться, что угодно, чтобы угомонить внутреннюю истерику, но вместо этого, как и всегда, лишь слабо улыбнулась, и привычно спокойным голосом, прошептала:

      –Ох, мам, мы ведь знали, что так будет, странно было надеяться на что–то другое.

      Мама лишь вздохнула, и покачала головой. Она держалась столько лет, зачем–то геройствуя, словно это дало бы какие–то плоды. Я старалась не думать о плохом, когда мама, зачем–то, вечно изводила себя глупыми мыслями.

      –Я и не думала. – С легкой досадой сообщила мама, и, схватив полотенце, висевшее на краю стеллажа, резко развернулась. – Может, отец все же поговорит с Левиано.

      Эта фамилия сжала горло грязными, гнилыми ногтями, заставив резко заглотить горсть воздуха. Нет. Я не готова менять Вессалини на Левиано. Никогда не буду готова.

      Мама, тем временем, пробурчав что-то под нос, вышла из дома через вторую дверь. За нашим домом стояло некое подобие темаскаль – индейской паровой бани, выложенной из камня. В традиционной темаскаль использовали сильный пар, нагревающий крохотное помещение. Отец же построил высокую баню, в которой могли находиться до трех человек, чтобы свободно помыть тело и голову. Лишь принцип оставался таким же, баня была из вулканического камня, на который лили воду.

      Мама всегда уходила туда, когда никого не хотела видеть. Как и сейчас.

      Я же, потоптавшись еще несколько минут на месте, прошла в спальню родителей и села на кровать, спрятав лицо в одеяло, густо набрала воздух в больные лёгкие, обливая их свинцом. Несколько нервных, сбивчивых выдохов сменились болью в животе и тошнотой. Я вновь глубоко вздохнула.

      Венчание казалось далеким кошмаром, до которого было много времени. Я считала, что смогу смириться с ним, и встретить свою участь стойко, но на деле, все обрушилось так резко, что вышибло воздух.

      Слезы скатывались по лицу, и я изредка подбирала их губами, втягивая длинными, прерывистыми вдохами. Мне впервые было настолько дерьмово, что даже кричать не хотелось. Только беззвучно плакать, и кусать костяшку пальца, практически перемалывая и дробя осевшую внутри тоску. По беззаботной жизни, которая разбилась, столкнувшись с суровой реальностью, и крупицы которой мелко разлетелись на части – в век не собрать.

      Это была проблема практически всех семей – детей продавали за выгодную сумму, когда денег было мало, или если они становились обузой. Многих рожали лишь с одной целью – отдать подороже. Дети практически ничего не знали о браке, и что их ждет. В основном, это, конечно, были девушки, которых родители продавали состоятельным испанцам или французам, иногда возраст между супругами был по несколько десятилетий. Никто не видел в этом проблемы, и многие женщины даже хвастались, какие больше суммы предлагают за их дочь.

      Только вот, мои родители считали иначе. Я была единственным ребенком в семье, других детей никогда не было, и мама, всегда была честна со мной. Я с детства знала, что такое брак, интимная связь, рождение детей, и что у остальных – не так, как у моих родителей.