Или победить. Или умереть. Юлия Владимировна Букатова

на округлых бедрах, и сильнее выпрямила спину, затянутую корсетами.

      Машье улыбнулась в ответ. Своей непринужденно лёгкой улыбкой. Той самой улыбкой, которую я видела только от Машье, когда она в легком замешательстве. Женевьев казалась слегка наивной девушкой, которая отвечает детским восторгом на любое доброе слово, и наивно смеется на заигрывания мужчин, но на самом деле она была намного хитрее образа необразованной дурочки, который показывала перед людьми, и мне потребовалось несколько лет, чтобы понять это.

      Она взяла меня на работу несколько лет назад, когда мы столкнулись у стоянки экипажей. Тогда Женевьев была для меня забавным бельмом, которое не понятно как оказалось среди полуразвалившихся домов. Девушка, в ярком белом платье из фатина, стояла у экипажа, на французском пытаясь объясниться с кучером–индейцем. Мужчина толком не мог подобрать слова на испанском, чтобы они сошлись в один текст. Мне это почему то показалось забавным. Немного потоптавшись возле них, я набралась смелости, и вмешалась в этот испано–французский разговор.

      Машье взвизгнула от удовольствия, что нашелся хоть кто–то, понимающий этот дьявольский говор, и попросила помочь. Мне тогда был лет двенадцать, особо выбирать не приходилось, и, посмотрев на эту французскую куклу, я решила, что она не самый плохой вариант.

      Экипаж резко подпрыгнул на кочке, и в нос ударил запах, заставляющий поморщиться. Внутри воняло табаком, который сильно карябал полость носа, мешая дышать. Экипаж скрипел, как старая дряхлая ветка, а на липких сиденьях были прожжённые дыры от сигар.

      Мадемуазель, стараясь не замечать его состояние, отдёрнула шторку, ухватив ткань между двумя пальцами, и глянула в окно, прикидывая время поездки. После тяжело вздохнула, понимая, поездка продолжится ещё слишком долго.

      Небольшой дом Машье, в два этажа, стоял в богатом районе испанцев, совсем недалеко от площади Сокало, и мало отличался от построек, тянувшимся по улицам. Он был ярко– рыжий, с белой лепниной на окнах, и высоким забором из камня. Машье от его местоположения была в восторге, я лишь кривила рот – слишком шумно, грязно, и людно. Слишком много мужчин.

      – Какая длинная дорога. – С легким приступом злости прошипела Женевьев, резко откидывая в сторону белую ткань штор, с пятнами от грязных рук.

      Она очень не любила, если ее желания не выполнялись, стоило ей попросить. Тогда, насупившись, и сильно надувая губки, она начинала злиться, причитая, что все не так. В такие моменты она выселила меня.

      – Как и всегда, вы просто устали. – Я пожала плечами, слегка склонив голову в сторону, на что Машье только фыркнула, надувая губки. О чем я говорила..

      –Да, устала, я не спала сутки, и сейчас чувствую себя, словно работала на плантации. – Машье тяжело вздохнула, и, видно, пожалела об этом, когда горло запекло от запаха. – Хочу скорее лечь и уснуть, хоть до завтрашнего обеда.

      Глядя на Машье, можно было сказать, что она создана для того, чтобы красоваться на витринах лавок, но