Или победить. Или умереть. Юлия Владимировна Букатова

это, во-первых глупо, потому что как бы ты не старался, эти люди продолжат жить, и изменить ты этого не сможешь. А во-вторых страшно. Страшно, когда такой человек приходит к власти, имея возможность воздействовать на более слабых. – Папа вдруг замолчал, откидываясь на спинку стула, и глубоко вздыхая. – А как же Регина? Или доктор Лео? Неужели и они сволочи?

      Я продолжала молчать, глядя на папу, а в голове была неразбериха. Он часто говорил, чтобы я бросала эти бредни, и стала относиться к испанцам спокойнее, но я пропускала это мимо себя, считая отца слабым, чтобы сделать что–то против них.

      –Тебе придется смириться, что мы существуем с ними на одной планете. Но если однажды твоя ненависть принесет пользу, я возьму свои слова назад.

      Это нечеловеческое спокойствие раздражало меня, я искренне не понимала, как можно простить людей, расстрелявших твоих родителей.

      –Скажи, ты любишь маму? – отец резко перешел на науатль, глядя то на меня, то на двери, и я, не особо понимая, к чему он клонит, несмело кивнула, а через секунду сделала это более уверенно. – А ирокезы и гуроны нет, ведь она француженка, а они находятся во Французской колонии.

      –Но при чем здесь моя мама? – все так же на науатль спокойно спросила я, и папа рассмеялся, разминая шею.

      –Ты сама себе противоречишь.

      Его фраза была словно горящая тряпка, прошедшая по спине хлыстом. От бессилия мне захотелось разбить весь мир, сломать все, что в нем существует, но единственное, что я смогла, это ударить по стене кулаком, вновь заставляя отца усмехнуться.

      * Ишкуина – в мифологии ацтеков – богиня похоти, покровительница проституток

      ТРЕТЬЯ ГЛАВА

      « Приеду третьего июня к двум часам дня, встречай меня у въезда в город. Машье»

      Я держала в руке смятую, сложенную несколько раз бумажку, на которой стояло несколько клякс от чернил, кофейные пятна, и среди этой неразберихи ровно проходил текст, написанный моей хозяйкой, полгода назад уехавшей в Париж.

      Мадемуазель Машье уезжала, обычно, на полгода. Покупала во Франции ткани, и продавала их по большей цене в Мехико, накидывая цену, за и так дорой шелк.

      –Машье возвращается, – сообщила я зашедшей в кухню маме, и занесшей корзину с картофелем.

      Мама кинула на меня мимолетный взгляд, поставила на пол корзину, зачем–то толкнув ее ногой, словно картофель ее, разозлил, и наконец, повернулась ко мне.

      –Завтра приедет. – Уточнила я, откладывая письмо на стол. – Тебе помочь на кухне?

      Мама отряхнула от пыли руки, недовольно скорчив гримасу на лице, и прошлась взглядом по кухне, высматривая, что я могла бы сделать.

      –Порежь потом томаты, хорошо? – по легким подёргиваниям губ и немного вздернутым бровям я могла утверждать, что мама сказала не то, о чем она думала, и возвращаться к данному разговору больше не собиралась.

      Я недовольно фыркнула, уловив на себе за это недовольный взгляд, и потянулась к вареной куриной грудке, чтобы порезать ее, и смешать с томатами. Взяв в руки