Реликварий ветров. Избранная лирика. Александр Радашкевич

соусе говяжии глазищи!), что зовут

      «поутру проснувшись»: и хвосты

      телячьи по-татарски и телячьи же

      уши крошёныя. Да и нёбная часть в золе,

      гарниро-ох! – ованная трюфелями!

      А баранья нога столистовая… Эти голуби

      по-станиславски, эти горлицы, ууу,

      по Ноялеву! В обуви гусь и бекасы

      с устрицами… Соус, ой! из вяленых

      языков оленьих… Ну а жирный крем

      девичий, и гато из винограда,

      винограда, винограда,

      то гато из винограда,

      и лобзания, и слёзы

      и заря, заря!..[2]

      1770-е / 23.V.1982

      Московские ряды

      Я эту улицу не мину. «Сентиментальные

      колечки! Авантажные разные галантерейные

      вещи: сыр голландский, казанское мыло,

      бальзам Самохотов, гарлемские капли!

      Пожалуйте-с, просим. У нас покупали».

      Безмерная баба подкатит под локоть и:

      «Ни-точек! Ни-ии-точек!» – и

      ниточки входят с иголками в ухо

      (а пухлая ручка в кармане гуляет).

      «Чуло-о-очков, шнуро-очков! У нас

      покупали».

      Но гаркнет торгаш

      непостижное смертным, и речи Москвы

      ковылями сникают. Качая лотком над

      крутыми плечами, он что-то проносит под

      сальною тряпкой – пока не сойдутся

      разверстые воды.

      «А что продает-то?!»

      «Да почки бычачьи».

      «Презентабельные

      ленты, милютерные жилетки! Помочи и хомуты

      субтильные-с самые, интерррресное, сударь,

      пике из…» – «Любезный, а в этой что

      склянке?» – «Ну как же, извольте, вестимое

      дело: эссенция до-оо-олгой жизни».

      1830-е / 26.I.1982

      Шпалера

      В Ораниенбауме, Ла Гранхе иль Эквоне —

      душа не вспомнит где – подале от

      резины и бетона, поближе к доживающей

      молве – я, вытканный однажды на

      шпалере,

      средь мельниц и стволов, махровых лап и крылий —

      ступающим по лиственному дну

      пролитой в облако аллеи,

      не удивлюсь:

      потрогайте неколкие зрачки

      и пальцы на фисташковом подкладе.

      Полночи промолчали о России, но ни

      одна свеча не потекла. Все музыканты жутко

      недвижимы,

      пока углами мгла не закачала. Вы

      помните, как медленно икали перед смертью? А вы,

      сударыня, враз покатились по дивану, уже не чуя,

      что кофием со сливками залились. А

      вас, младенчика, бокастая кормилица без матушки

      щипала, а мальчику… да Бог ее прости! А вы,

      из прусской юности, любили дикую козу

      с брусникой. Вы… Не стану:

      все новости благие старо —

      ваты, все нити сотканы и на из —

      нанке ничья ладонь не встретит узелков,

      но, может быть – невнятные ладони,

      не испугавшись острого тепла.

      24. II.1983. Нов. Гавань

      Из цикла «Романсы и арии»

      Надежде Обуховой

      Неприметная горсточка

2

Курсивом – из А. Фета.