Струны пути. Влада Медведникова

покров степи мчался мимо. Ни деревенских огней, ни фонарей над придорожной станцией, лишь непроглядная ночь. Неужели поезд останавливался здесь, или это был морок, отголосок сна?

      Чарена схватился за поручни, поднялся, и тут же боль обожгла затекшую ногу, стрельнула вверх от лодыжки. Он стиснул зубы, зажмурился, пережидая. Боль таяла медленно, горячая, яркая, словно росчерк молнии. Простая, мимолетная боль.

      Я жив. Чарена подставил лицо ветру, сделал глубокий вдох. Ни проклятья, ни время меня не одолели. Я жив, я снова в дороге, я…

      Дверь лязгнула, и из вагона вышли двое. На приступке стало тесно, такими высокими, громоздкими они были. Выше Чарены на голову, а то и больше. Прежде подобные люди встречались редко, а теперь даже женщины стали с него ростом. Или только здесь так, в других краях по-иному?

      Один из пришедших чиркнул спичкой, и пламя вспыхнуло, выхватило резкий профиль и усталый взгляд. Но лишь на миг – угасшая спичка полетела в степь. В руках у незнакомцев тлели сигареты, их резкий запах мешался с гарью, тянувшейся за поездом. Как все изменилось, даже дымное зелье теперь не насыпали в курильницы, а закручивали в бумагу и курили на ходу, между делом.

      Незнакомцы говорили о чем-то, вагон качался, стонала открытая дверь. Следом за спичкой в ночи погасли и окурки, и тогда один из попутчиков обернулся к Чарене, спросил:

      – Мерзнешь?

      – Нет, – ответил Чарена, и ветер тут же ударил его, заставил поежиться.

      – Возьми. – Стоявший рядом усмехнулся и протянул флягу. – Выпей.

      Чарена наощупь принял ее, сделал глоток и едва не закашлялся – таким крепким было вино. Горячей волной прокатилось по горлу, оставило во рту режущий вкус, – будто гнилой виноград намешали со жженой патокой. Чарена перевел дыхание и сказал:

      – Спасибо.

      Попутчики засмеялись, забрали флягу.

      – Внутрь не пойдешь? Ну сиди тогда тут.

      Дверь за ними захлопнулась, Чарена вновь остался наедине с темной степью. Опустился на пол, прижался спиной к шатающейся стенке вагона. Слушал, как дребезжит металл, стучат колеса, ночной воздух несется мимо. Глаза слипались, и Чарена не стал противиться, покорился забытью.

      Ему приснился дворец, тронный зал в чертоге на вершине холма. Но дворец лежал в руинах, над головой сияло звездное небо, зазубренные обломки стен тянулись ввысь. Во сне царил холод – звенящий холод середины зимы, – и на много миль вокруг не было ни души.

      2.

      Запах кофе будоражил, обещал отогнать сон, но Чаки никак не мог собраться с силами и дойти до кухни. Сидел у стола в общей зоне, смотрел, как светлеет небо за окном и слушал шум воды в душе. Какие же тут тонкие перегородки! Для особого подразделения можно было найти жилье и получше. Но хотя бы это не казарма для рядовых, а офицерский блок. Просторная комната, разгороженная ширмами, даже телевизор есть и окна смотрят не в глухую стену. Бывало хуже.

      Не так давно – два дня назад или три? – они сидели вчетвером и обсуждали, кто чем займется, когда выйдет в отставку. Сканди призналась, что мечтает о своем уголке,