Сердце в клетку. Комедия в 27 главах. Елена Бодрова

к себе, хромая, и думала всякие разные мысли о том, что нужно будет познакомиться с новыми соседями, что теперь их подъезд заселен полностью, что нужно разморозить курицу и пожарить на ужин, и что Надька опять придет поздно. Но ей не давала покоя другая мысль. Точнее, это была даже не мысль, а скорее ощущение. Чувство, будто вот-вот воспаришь, как воздушный шарик. «И будешь биться своим воздушным лбом о потрескавшийся потолок подъезда», – попыталась себя одернуть Нина Степановна. Но одернуть не получилось: ощущение никуда не исчезало. Оно поселилось в ней и не желало уходить. Оно полоснуло по жизни Нины Степановны своим острием, разделив ее на «до» и «после».

      Это было полтора месяца назад. С тех пор сердце Нины Степановны начинало гулко ухать, когда она заходила в подъезд или выходила из него, чего раньше с ней, конечно же, не случалось. А в сентябре, когда она вышла на работу, это ощущение перекочевало и туда: оказалось, Коля будет учиться в их школе.

      Она ловила его взгляды везде – в подъезде, в школе, на улице перед домом. Взгляды были скользкие – сразу проскальзывали мимо. Она стояла у окна, когда он играл в баскетбол. Она хотела ему написать. Или позвонить. Она хотела заговорить.

      И заговорила однажды в школьном коридоре:

      – Куда по мытому? – сказала она и покраснела. Коля ничего не заметил и, вполне возможно, не услышал в своих наушниках. Протопал по полу, оставляя жидкие мутные следы. Она не стерла их сразу, а долго смотрела, пока не высохли.

      Дома она заглядывала в зеркало и видела там пухлые щеки и округлые руки. На ноги старалась не смотреть.

      Она встречала Колю каждый день. Появлялась с тряпкой и ведром на том этаже, где у Коли был урок по расписанию (которое она переписала еще в начале четверти, пока никто не видел), и дожидалась перемены. Момента, когда он выйдет из класса.

      А по вечерам, в пустой тихой квартире, на Нину Степановну накатывало чувство вины: он же совсем молодой, а она что? Куда она? Зачем? В такие моменты она старалась уговорить себя, заставить, сломать. Но не уговаривалось, не заставлялось, не ломалось.

      И сейчас был такой вечер. Нина Степановна разложила перед собой мятое клетчатое сердце и думала. На часах было 23:34, когда вернулась Надя.

      – Надя, иди сюда! – крикнула из кухни Нина Степановна, спрятала сердце в карман халата и услышала шаги дочери в направлении комнаты и звук закрывшейся за ней двери. Нина Степановна встала и сама пошла к Наде.

      – Надя, – сказала она, войдя в комнату. – Почему так поздно? Ты где была?

      – Ма, тебе не надоело? – вяло, сквозь жвачку, проговорила дочь.

      – Надоело, поэтому и спрашиваю.

      – Раз надоело, тогда не спрашивай больше. Каждый день одно и то же.

      – Потому что ты каждый день где-то пропадаешь, – Нина Степановна стояла на пороге и вглядывалась в лицо дочери: не пьяная ли? Вроде нет. – На улицах опасно вечером. И ночью.

      – У меня баллон