Зависимые от жизни. Ирина Говоруха

моего настроения и продвижения по служебной лестнице. Что не будет поджимать мышцы при ходьбе и сидеть на тренажере, занимаясь вумбилдингом. Что она и так умеет прикасаться, и никаких тайн прикосновения не существует. И что не чувствует своей женской энергии и не понимает, что это такое. И что нет разделения на женскую и мужскую. Есть просто одна энергия – скалярная физическая величина, которую изучают на уроках физики. А еще – закон ее сохранения, описанный Аристотелем, формула Эйнштейна и потенциальная энергия Ренкина. И ничего более.

      С тех пор разница во взглядах стала еще большей угрозой для нашей семьи. Я не мог отследить, на каком моменте шагнул в другую сторону, а она осталась. Осталась в том же крепдешиновом платье, с той же книгой Шарлотты Бронте, с теми же убеждениями и в том же неизменно ровном состоянии «жены». Не решилась или не захотела сделать шаг чуть шире, плюнуть на лопнувшие швы юбки и выйти из зоны комфорта. Я во всем винил себя, потому что в каждом споре, в каждом поиске истины виноватых мы больше не находили.

      Матвей осекся и сделал ложный вдох. Закашлялся так, что брызнули слезы. Он не планировал посвящать меня в свои запутанные семейные отношения. Я же молчала, потому что не могла осуждать женщину, которую не знала, и восхищалась его маниакальным желанием спасти семью и ее наполняемость. Только вытаскивать нужно того, кто об этом просит, иначе человек может обозлиться, ощущая себя еще слабее и ничтожнее…

      – Может, она была еще не готова? Может, эти практики, медитации не вписывались в ее мир?

      – Вот именно, что мир был размером с теннисный шар.

      – Но и твой мир когда-то был таким же, раз вы поженились. Вы физически не могли соединиться и столько времени прожить, пребывая в разных сферах. У вас изначально был один уровень, который один поднял, а второй оставил в нетронутом виде.

      Матвей растерялся. Задумался. Потом признал логику сказанного.

      – Мы приехали. Пойдем в парк.

      Наводницкий парк встретил нас стаями летучих мышей и запахами ночной маттиолы. Мышей было много, словно в пещере Bracken Bat в Техасе, и, наверное, больше, чем людей в индийском городе Мумбаи. И все они кричали сквозь ноздри свою собственную зазеркальную песню и хаотично слонялись по небу. Рукокрылые с крысиными мордочками и отсутствием когтя на втором пальце.

      Возле памятника ковром разлегся аллисум и душистый табак. Низкие лавочки, словно маленькие люди с нехваткой соматотропина, упирались коленями в землю. Листья отбрасывали по сторонам тени. Это выглядело так небрежно, словно валялось стиранное белье, сорванное ветром вместе с бельевой веревкой и деревянными прищепками. Сопели седые от старости елки и березы с признаками лордоза.

      В пиджаке, наброшенном на плечи, было тепло. Изнутри пахло Матвеем, его телом, дезодорантом и адреналином. Пахло ненавязчивой, но вместе с тем очень зрелой сексуальностью, его мальчишеской верой, желанием все попробовать и успеть. Разгадать глобальные загадки, такие, как тайна хрустальных черепов,