Повесть о зеленоглазом олене. Дарья Шатилова

в доме утихнет, будет капать кран на кухне, а тени деревьев скользить по гардинам, я буду лежать в тишине и думать, почему такие как Жанка могут подойти к окну мальчика и начать разговор, а я не могу. Почему у них вечно все так просто.

      Но к концу тушения пожара Жанка нашла меня сама. Я улыбаюсь: «Кто это был – Женя или Миша?», надо же хотя бы для приличия перепутать братьев-погодок. «Женя, – отвечает она, – ты знаешь, что он приехал сюда насовсем?» – Жанка сощуривается и затягивается зловонной сигаретой. «Слышала», – отвечаю я. Воняет тошнотворно, но у меня есть цель, нужно дослушать новости.«Не помню я, Дашка, ни одного у нас, кто приехал сюда с материка* насовсем. Вернулся обратно, прикинь. Правда, симпатичный? – продолжает щуриться Жанка, но не дожидается ответа, – сосед оставил утюг включенным и уехал дежурить на ГЭС, прикинь». Я улыбаюсь от того, что окончательно убедилась в отсутствии пострадавших, и отвечаю, что ночью в дыму симпатичным можно называть любого, кроме Щихуты.

      Пока мы разговариваем, из-за отодвинутой занавески на втором этаже сквозь рассеивающийся дым на нас смотрят. И мне как-то не по себе от того, что это не я застенчиво выглядываю из-за занавески, не меня называют симпатичной в разговоре с первым встречным приятелем. Не я Джульетта. А опять наоборот. Промерзла каждая косточка, а я протаптываю клумбу под окнами парня, не зная, какую еще тему придумать для разговора с Жанкой, чтобы задержатьсяпод окнами.

      Если он встретит ее и спросит, с кем она стояла на пожаре, Жанка ответит, что со мной. Надо постоять подольше. Потом Жанка спросит его, помнит ли меня Женя. Он задумается и вспомнит. Он вспомнит, а потом как-нибудь подойдет и скажет: «Привет!». Лишь бы не прошло слишком много времени до следующего раза. Только бы не прошло.

      Этот ход мысли окрыляет меня на обратном пути. И как же здорово я догадалась сказать: «Здесь, КАЖЕТСЯ, живет мама у братьев… КАК ИХ ТАМ, не помнишь?», и как непринужденно вышло. И как удачно я отшутилась насчет ночи и дыма, отказавшись назвать Женю симпатичным.

      ГЛАВА 5. МАЛЬЧИК ИЗ МОЕГО ДВОРА

      В декабре по ОРТ стали рекламировать «Старые песни о главном». На городской площади из лап стланика монтируют елку, в магазинах принимают заказы на мандарины и соленые огурцы.

      Мне купили туфли-лодочки. Мне купили юбку. Мне купили белую блузку. Я примеряю обновки и мечтаю о лете, когда не нужно будет придумывать чаепитий, актовых залов и прочей ерунды, чтобы позволить себе надеть всё это разом. И вести себя так, словно в этом новом, модном, ходить привыкла.

      Не верится, но я вижу в зеркале не ноги-сардельки в слоях суровых колгот и маминых вязаний, а собственно ноги. Ноги не в сапогах, унтах или валенках на два размера больше «под носок», а в звонких маленьких туфлях по ступне.

      Когда стоишь перед зеркалом в тонких как паутинка (первых или вторых в жизни) капроновых колготках, а с мысков черных бархатных лодочек подмигивают золотистые медальоны, мир еще не знает, какая его ожидает красота в лице тебя. Перед зеркалом