Неразменный рубль: Повести и рассказы. Николай Лесков

ходи, так в ту же пору. Еще покойней будет.

      Мужики опять засмеялись над Авдотьей, которая хорошо знала, что муж шутит, а все-таки не стерпела и рассердилась.

      Поели картофель, помолились Богу и сказали спасибо хозяйке. Кузнец хотел обнять жену, но она отвела его руки и сказала: «Ступай с солдаткой обниматься!»

      Костик закурил трубочку и велел Вуколу выводить за ворота лошадь. Когда Вукол вышел за двери, Костик встал и, подойдя к кузнечихиной постели, одернул с Насти одеяло и крикнул: «Вставай!»

      Настя вскочила, села на кровати и опять потянула на себя одеяло, чтобы закрыть себя хоть по пояс.

      – Вставай! – повторил Костик.

      – Полно тебе, – сказала кузнечиха. – Отойди от нее, дай ей одеться-то. Ведь она не махонькая; не вставать же ей при мужиках в одной рубахе.

      Костик отошел; Настя безропотно стала одеваться. Кузнечиха ей помогала и все шептала ей на ухо: «Иди, лебедка! ничего уж не сделаешь. Иди, терпи: стерпится, слюбится. От дождя-то не в воду же?»

      Вукол вывел лошадь за ворота и стукнул кнутовищем в окно; Настя одела кузнечихину свиту, подпоясалась и сошла на нижний пол; Костик встал и, сверкнув на сестру своими глазами, сказал:

      – Ну-ка иди, голубка!

      Настя стояла.

      – Иди, мол, – крикнул он и толкнул сестру в спину.

      Настя стала прощаться с Авдотьей.

      – А ты вот что, Борисыч! ты пожалей сестру, а не обижай. Обижать-то бабу много кого найдется, а пожалеть некому.

      – Ладно, – ответил Костик и опять толкнул Настю.

      – Да ты что толкаешься-то! – сказала кузнечиха, переменив голос.

      – Хочу, и толкаюсь.

      – Нет, малый, ты там в своем доме волен делать что хочешь, а у нас в избе не обижай бабу.

      – Ты закажешь? – гневно спросил Костик.

      – А еще как закажу-то! Нет тебе сестры, да и все тут! – воскликнула кузнечика и пихнула Настю опять на верхний пол.

      – А, такая-то ты! Разлучать мужа с женой вздумала!

      – Не бреши, дядя, кобелем. Я злым делам и не рукодельница и не потатчица. Я сама своего мужа послала, чтоб, как ни на есть, свести твою сестру с Гришкой, без сраму, без греха; а не разлучница я.

      – Что ж теперь делаешь?

      – А то и делаю. Я думала, что ты ее возьмешь, как по-Божьему, как брат; а ты и здесь зачинаешь все шибком да рыском; поезжай же с Богом: я сама ее приведу…

      – Савелий! – крикнул Костик.

      – Что? – отвечал кузнец.

      – Чего ж ты молчишь?

      – А что ж мне говорить?

      – Да что ж вы, разбойничать, что ли? На вас, чай, ведь суд есть.

      – Ну, брат, мы там по-судейскому не разумеем.

      Костик прыгнул на пол, схватил за руку сестру и дернул ее к двери.

      – Э! стой, дядя, не балуй! – сказала кузнечиха. – У меня ведь вон тридцать соколов рядом, в одном дворе. Только крикну, так дадут другу любезному такое мяло, что теплей летошнего. Не узнаешь, на какой бок переворачиваться.

      Костику были знакомы кулаки гостомльских ямщиков. Он вспомнил прошлогоднюю ссору с ними на ярмарке и выпустил из своей руки сестрину руку.

      – Нет, уж пусти меня, Авдотьюшка, – проговорила