Неразменный рубль: Повести и рассказы. Николай Лесков

жену.

VII

      Настя не слыхала, как кузнечиха встала с постели и отперла мужу сеничные двери, в которые тот вошел и сам отпер ворота своего дворика. Она проснулась, когда в избе уж горел огонь и приехавшие отряхивались и скребли с бород намерзшие ледяные сосульки. Увидя между посетителями брата, Настя словно обмерла и, обернувшись к стене, лежала, не обнаруживая никакого движения.

      Кузнец оттирал свой тулуп, который смерзся колом; Вукол, прислонясь к печке, грел свои руки; а Костик ходил взад и вперед по избе, постукивая на ходу нога об ногу.

      – Ты б, Авдотья, нам картошечек сварила позавтракать, – обратился кузнец к жене, которая уже разводила на загнетке огонь под таганчиком.

      – Я и то вот хочу сварить, – отвечала кузнечиха.

      – А водочки нет? – спросил кузнец.

      – И-и! где ж ей быть? Откуда?

      – Ну и не надо.

      – И так обойдется, – подтвердила жена, ставя на таган чугунчик с водою.

      – Что ж это ты, Ивановна, плохо хозяйствуешь? – спросил кузнечиху Костик.

      – Как так плохо?

      – Да вот муж прозяб, а у тебя согреть его нечем.

      – А! это-то. Небось согреется.

      – Как же водочки-то ты не припасла?

      – Да откуда мне ее припасти? Припасать его дело. Что припасет, то и сберегу; а мне где припасать. Одна в доме; ребят да скотину впору опекать.

      – Работника-то аль отпустили?

      – Да отпустили ж.

      – Что так?

      – Да так: капитала нет, и отпустили.

      – Плохо.

      – Жалостливый какой! – сказал кузнец, подмигнув жене.

      – Да, – ответила та с скрытой улыбкой.

      – Право. Ты чего смеешься? Я, брат, по душе жалею, – проговорил нимало не смешавшийся Костик.

      – Ужалел, брат! Как бы не ты пристал осенью с ножом к горлу за деньги, так и мерин бы чалый на дворе остался, и работник бы был. А то ведь как жид некрещеный тянул.

      – Чудак! Коли нужно было.

      – Давал на пять лет, а вытянул назад через полтора года. Такая-то твоя помочь не то что вызволила нас, а в разор ввела.

      – Полно жалобиться-то! – с некоторою досадою проговорила кузнечиха. – Живы будем, и сыты будем. С голодом еще не сидели. Дай Бог только здоровья твоим рукам, а то наедимся, да и добрых людей еще накормим.

      – Эка у тебя хозяйка-то, Савелий, разумная! – сказал Костик.

      Кузнец ничего не ответил на это замечание и только поглядел на свою бабу, которая, опершись рукою на ухват, стояла перед таганом и смотрела в чугун, кипевший белым ключом.

      – Нужно, брат, было, – сказал Костик, помолчав. – Тут жена заболела, а там братишек в ученье свезли, а напоследки вот сестру замуж выдал.

      – Неш ты тут что потратил?

      – А ты думаешь?

      – Полно брехать, чего не надо.

      – Вот и брехать.

      – Известно. Эх, совесть! Неш мы делов-то не знаем, что ли?

      – Ешьте-ка, вот вам дела. Нечего урекаться-то. Его были деньги, его над ними воля. А ты вот наживи свои,