Тришестое. Василиса Царевна. Леонид Резников

выдохнул.

      – Ты энто чего? – взбеленился царь Антип. – Ты мне хоромы мои порушить решил? Потолком меня прихлопнуть? А ну, сказывай, где да чего натворил, покамест я тебе этим посохом…

      – Ничего, царь-батюшка, – забился в дыре Андрон, осеняя себя крестным знамением. – Вот те крест!

      Висевший над ним на потолочной балке тяжелый деревянный крест с треском сорвался и угодил Андрону прямо в лоб. Тот так и застыл со сложенными щепоткой пальцами, боясь шевельнуться.

      Бояре побледнели, бороды их встали колом, а глаза округлились: диво дивное, чудо чудное!

      – Хе-хе! – поправил корону на голове царь Антип. – Значится, крест, говоришь? Любопытно!

      На лбу Андрона медленно вздувалась фиолетовая шишка.

      Деревянный Христос, распятый на кресте, грустно взирал на Андрона, словно хотел сказать: «Эх, ты, нехороший ты человек!» – так можно было бы перевести его взгляд на культурный язык. По крайней мере, так истолковал его Андрон. Ведь даже у Христа может закончиться терпение.

      Андрон тронул огромную шишки пальцем, боязливо косясь на Христа, и отвернулся, наморщив лицо, словно отведал кислятины. Попыток выбраться из дыры он уже не предпринимал, потому как ясно осознал: без посторонней помощи выбраться отсюда ему не удастся.

      Но если осуждающий взгляд деревянного Христа, казалось, пронизывал его насквозь, грозя страшными муками в аду, однако, за Андроном сейчас наблюдали еще по меньшей мере две пары глаз, и именно они представлялись ему самой страшной угрозой. То были взгляды Ивана Царевича и батюшки его, царя Антипа.

      – Чего молчишь-то, Андрошка? Али язык проглотил? – вернул Андрона на грешную землю голос царя-батюшки.

      – Ась? – вздрогнул Андрон, поведя носом.

      – Двась! Я тебя человечьим языком спрашиваю, лукавая твоя свиная морда: врал мне?

      – О чем?

      – Да откель я знаю, о чем? – развел руками царь-батюшка. – Про медицину свою мудреную, про мягкое да жесткое, про боли да ломоту, про диенты свои адские. Врал али как? – пристукнул посохом царь Антип. – Сознавайся сей же час!

      – Ну-у, если только капельку, во-от столько, – показал Андрон кончик пухлого пальчика.

      – Ага, врал, значится! – обрадовался царь-батюшка. – А про справки, будто ты инвалид у нас?

      – Инвалид я, натуральный! – ткнул себя кулаком в грудь Андрон. – Как есть! – и тут же втянул голову в плечи по самые уши, потому как под потолком что-то вновь скрипнуло да скрежетнуло, и на голову Андрона посыпался всякий пыльный сор. – А-а, батюшка мой! – забился Андрон в дыре, словно лиса в курятнике, коей капканом хвост защемило. – Врал, как есть врал! Здоровый я.

      Царь ухо навострил – тихо, ни шороху, ни звуку. Кивнул. То правда есть.

      – Ну-ну, Андрошка, говорь далее, – подзадорил он Андрона.

      – А что далее-то?

      – Воровал?

      – Н-н… – начал было Андрон, да и замолк, рот ладонью прихлопнув. – Ох, воровал, батюшка, каюсь! Отпусти вину!

      – Отпустить, говоришь? – будто засомневался царь Антип. – Это можно. Ну-кось, Ванька, подсоби, – подмигнул он Ивану Царевичу.

      – Ага!