Тришестое. Василиса Царевна. Леонид Резников

сюды, какую я каверзу измыслил, – зашептал Андрон, поведя головой по сторонам, нет ли кого рядышком.

      – А может, не надоть, а? – захныкал Федька.

      – Надоть! Как есть надоть. – И придвинулся ближе к Федьке. – Слыхал я, на болотах разбойнички обитают. Ох, лютые, спасу от них нет!

      – Ну? – Федька аж глаза выпучил.

      – К ним подамся, к атаману ихнему прибьюсь, а там уж… – Андрон сжал кулак перед носом Федькиным.

      – Чего? – лупнул глазами Федька.

      – Того! Эх, балда ты пупырчатая. То не разбой был у них – шалости детские, а я уж расстаюсь для царя-батюшки. Пошли со мной!

      – Н-не-е, – замотал головой Федька. – Я лучше тут.

      – Эх, ты, – только и махнул рукой Андрон. – Тюлень!

      – Кто?

      – Животина такая: рук-ног нет, ласты токма, целый день спит да жрет, и ничем ее не расшевелишь.

      – Не тюлень я! – рванулся обиженный Федька. – А токма на что мне шевелиться лишний раз. Нашевелился ужо, – потрогал он зудящую морду.

      – Во-во, тюлень и есть! – загоготал Андрон, неприятно так, обидно.

      Федька надул и без того распухшие щеки и ничего на то не ответил.

      – Ну, бывай, раз так, – хлопнул себя по коленкам Андрон, поднялся с лавки и оправил рубаху. – Пойду я. Недосуг мне тут с тобой лясы точить.

      – Бывай, Андрон. Заходь, если что, – с радостным облегчением отозвался Федька.

      – Может, как-нибудь и свидимся еще.

      Андрон прищурился на солнце, поморщился – синячище дал о себе знать, – и потопал к лесу.

      – А то! – запоздало крикнул ему вослед Федька. – «Уф-ф! Насилу отвязался. Вот же приклеился, ирод проклятый, морда твоя разбойная. Свидимся… Еще и тюльменем каким-то обозвал, боров проклятущий, шоб у тебя чирь на языке вскочил!» – буркнул про себя Федька, тяжело поднялся с лавки, потер ноющий от предательского нападения зад и зачал взбираться на колокольню: дело близилось к вечерне.

      А между тем царь Антип, вздохнув полной грудью – ведь надо же, как лихо с окаянным Андрошкой все вышло! – возвернулся на трон, устроил посох меж колен и взглянул на бояр думских орлом.

      – А что, други, не пора ль нам в завтре заглянуть?

      Бояре переглянулись меж собой. Странные речи какие-то царь-батюшка завел, с неясным таким намеком.

      – Налоги, что ль, повысить? – осторожно вопросил боярин Филимон.

      – С чего энто? – уставился на него царь-батюшка.

      – Снизить? – испугался Филимон, вцепившись в посох пальцами до хруста в суставах.

      – Да ты чего, Филька, белены никак объелся? Кто ж енто налоги-то снижает?

      – Какой новый изобресть? – округлил глаза Филимон, то ли с радости, то ли с перепугу.

      – Филька, ты головкой, что ль, с утречка больно приложился? Все-то тебя в одну сторону клонит.

      – Ох, батюшка наш, ты так не пужай боле, – обмахал себя ладошкой Филимон.

      – А чегой-то ты вдруг пугливый такой стал?

      – Дык я, грешным делом, подумал… – начал было Филимон да запнулся.

      – Верно мыслишь, Филька! О державе заботишься. Эй, писарь! – кликнул