Дети сакморов. Александр Уваров

маятника ускорились, набрав лихорадочный, суматошный темп.

      – …и скот, скот мясной! Безмозглый!

      Маятник остановился.

      – Я исправлю, – прошептал Балунский.

      Топ-менеджеры дружно опустили глаза.

      – Три дня, и я исправлю!

      Савойский, оттолкнувшись руками от края стола, шага на три откатился, колёсиками кресла смяв ковёр.

      Развернул кресло к Балунскому и поманил того ласково полусогнутым пальцем.

      – Сядь-ка мне на колени, Беня!

      Побледневший Бенедикт промычал что-то неразборчиво в ответ.

      – Не слышу! – крикнул Илья Григорьевич. – Что ты мямлишь? Возражаешь?!

      И Савойский топнул ногой.

      – Возражать смеешь, скотина?! Мне?! Директору возражать!

      Савойский вытянул руку, искривлёнными пальцами хватая воздух.

      – Иди! Сюда! Немедленно! На колени!

      Бенедикт медленно, словно двигаясь по топкой трясине, прошёл по кабинету, обходя длинный стол, подошёл к начальнику и замер.

      – Сюда! – и Савойский хлопнул себя по колену.

      Бенедикт согнул ноги в коленях и осторожно присел на колени директору.

      – Устраивайся поудобней, – сказал ему Савойский.

      И улыбнулся.

      – Нравится?

      Бенедикт кивнул и кончиками пальцев провёл по лбу, стирая пот.

      – Это… я это…

      – Молчи, – добродушным тоном произнёс Савойский. – Не отвлекайся. Нам тут процедура одна предстоит. Стандартная.

      Заслышав слово «стандартная», Бенедикт застонал слабо и закрыл глаза.

      – Приятного аппетита! – пискнула Римма Алексеевна.

      Савойский, обхватив юрисконсульта, прижал его плотнее к себе и, вытянув шею, клацнул зубами, выдирая кусок мяса у Балунского из щеки.

      Бенедикт дико завизжал, пытаясь вырваться из объятий директора, но это было совершенно невозможно. Хватка Савойского была железной.

      Савойский сочно чавкнул, пережёвывая мясной кусок, и прикрикнул на извивающегося юрисконсульта:

      – Сиди! Сиди спокойно, зараза!

      В течение десяти минут он медленно и со вкусом обгрызал Бенедикту лицо, время от времени уворачиваясь от брызг и струек крови.

      Заглатывая человечину, он блаженно жмурился и время от времени издавал глухой, сдержанный рык.

      Когда же лицо Балунского превратилось в кровавую маску с белым, жутким оскалом, выгрызенным носом и выпученными, залитыми алым глазами – сыто рыгнул Савойский и, послушав напоследок истошный крик подчинённого, вцепился тому в шею.

      Из перекушенной артерии кровища брызнула фонтаном, заливая и пол, и ковёр, и стол, и бумаги на столе, и спины вконец оробевших топ-менеджеров.

      А отмучившийся юрисконсульт со стона перешёл на хрип, а потом пару раз всхлипнул и, окончательно затихнув, обмяк.

      Савойский, разжав хватку, движением колена сбросил безжизненное тело на пол.

      Вытер подбородок и, отряхнув побуревшую от крови рубашку, сказал:

      – Передайте Пронягину, что старший теперь он. Вместо…

      Тронул