Волчий Сват. Евгений Кулькин

Мутко.

      «Ну что ж, – подумал Клюха. – Все сходится. Размалевана ты действительно под Мальвину. А душа у тебя, наверное, мутная под Мутко».

      Пока он это про себя проговаривал, явился Перфишка.

      – Ну чего, – спросил, – не поцарапались? – И уточнил, кивнув на Клюху: – А то у него коготь, лучше не трогать.

      Девка – в темноте – пожала руку Клюхе повыше локтя, словно убедилась, что у него помимо нитяных в этом месте мускулов есть еще и кость. Перфишке же она сказала:

      – По-моему, он секретным агентом работает.

      – Откуда ты это взяла?

      – Не признается, как его зовут.

      – А за подсказку ноль подставишь? – охально спросил Перфишка, явно покривливаясь перед девкой. Клюхе же стало страсть как обидно, что и он, и многие другие в хуторе, кто из себя умняков корчат, как из бездонной бочки черпают складнословие из обмолвок деда Протаса.

      – Ну чего, рог – в рог? – подторопил ее с решением Перфишка.

      – Не сучи ногами, а то до барыни не допляшешься!

      И Клюха на минуту возликовал. Вот это она его отбрила! Если не шилом, то рогачом.

      В это время входная дверь дала полную распашь, и на пороге гуртоком возникло несколько человек, впереди, как показалось Клюхе, шел Бугураев. А следом всякая другая начальственная рать, которая его постоянно окружает.

      И Перфишка, заметив это, дал резвака по коридору.

      – Увидимся потом, – сказала деваха и повихляла следом за ним.

      Однако, сделав два шага, она, полуобернувшись, спросила:

      – Дать прикурить?

      – Ага! – промямлил Колька.

      – А тебе как, – заозоровал ее голос, – по-пански или по-хулигански.

      Клюха знал эту «покупку». Ежели он скажет, что «по-пански», то она так дуванет на сигарету, что жар вылетит. А «по-хулигански» – проделает это же, только ему в лицо. И Колька сказал:

      – Дай прикурить, чтобы из задницы дым пошел!

      Девка чуть подсмутилась и произнесла:

      – Тогда оставайся без прикурки!

      И, вроде бы ненароком, так уронила руку вдоль его тела, что под ее ладонью пережили ёжитость и кадык, и грудь, и живот, и то, что под ним живет.

      – Увидимся! – опять бросила она и, на этот раз быстрее, чем он того ожидал, похиляла в зал.

      Когда же и Клюха последовал за ней, то заметил, что людей собралось довольно много. И не только лесхозовские и хуторские. Были тут и из района.

      Клюха пробрался на самую галерку, как звали тут закуток, который служил, коль проходил показательный суд, скамьей подсудимых. Последний раз на ней сидел пришлый кавказец из шабашников, который, как в один голос утверждали свидетели, понасильничал его одноклассницу Катьку Сербиенко. Сама же Катерина – пышная, как перина, – как про нее складушничали в школе за ее почти взрослую развитость, утверждала, что отдалась кавказцу по согласию, потому как он обещал не только на ней жениться, но и поставить ей прижизненный памятник на горе Эльбрус. И хотя суд, что тут проходил, был закрытый, почти все пацаны хутора проникли в клуб – кто через подловку, кто через подпол –