Волчий Сват. Евгений Кулькин

он не знал. Ему нравилась вот эта, доводящая душу до замирания, власть над собой, когда не хочется сопротивляться и строптивиться, но вместе с тем чувствовать, что не сдаешься на милость пошлой похоти с неотъемлемой от тела пакостностью. Он еще не знал, на что способен изощреннейший эгоизм, когда он выйдет из решительного обуздания, и потому млело переживал процесс обратный тому, что должен был совершиться с обреченной неотвратимостью.

      – А теперь – уходи! – сказала она, заметив, что он оделся.

      2

      Наверно, Клюха напитался тем незнакомым запахом, что царил в сенцах у Накось-Выкусь, потому как Витяка Внук, к кому он завернул, чтобы не плестись к тетке, спросил:

      – Тебя чего, в одеколоне, что ли, купали?

      Отбуркнувшись на этот его вопрос, Клюха поинтересовался:

      – А завтра лекции не будет?

      – Ишь, чего захотел! – завеселел Внук. – Думаешь, каждый день у тебя немая будет гузыки с ширинки скусывать?

      У Клюхи – в два надлома – отвалилась челюсть. Однако он не стал давить наивняка, вопрошая: «Откуда ты знаешь?», а сделал вид, что ничего этого не слышал.

      – Или ты, – продолжал подначивать Витяка, – собираешься поучиться у лектора, как слово «революция» нараспев произносить?

      И вдруг Клюха сказал то, чего Внук от него не ожидал.

      – Я бы устрял с ними, чтобы до города доехать. Ведь это их автобус там стоял?

      – А чего это тебя в губернию-то потянуло? – на манер деда Протаса поинтересовался Внук.

      Клюха – впрямую – не хотел говорить, что собрался убежать из дома, а намек сделал:

      – Дядьку на шахте проведать надо.

      Внук приморщил нос точно так, как это делал, когда, вызванный на уроке к доске, решительно не знал, что от него требует учитель, но сказал с солидностью пожившего умудренца:

      – Но ведь в Сталинграде, насколько мы учили, подземного промысла не ведется.

      У Клюхи нетерпеливой морщью свело щеку.

      – Да шахта вовсе не там, а в Макеевке… – он сделал небольшую спотычку и добавил: – Или в Горловке. Из Сталинграда поезда туда ходят.

      – Ты не смеши квашню, а то за порог уйдет! – опять – по-взрослому – остановил его Внук. – Во-первых, из школы кто тебя отпускал?

      Он выдержал паузу, которую Клюха чуть подпортил длинным – многоступенчатым – вздохом.

      – А во-вторых, о своих-то ты подумал? Ведь они все копыта пообломают, тебя ища.

      Клюха снова, правда, на этот раз односложно, вздохнул.

      – Поэтому, – торжественно заключил Внук, довольный, что так запросто лишил самоуверенности друга, – «колись по-доброму», расскажи, за чего ты фырком исходишь?

      Но Клюха не мог, точнее, не имел права пускать в душу червяка чужой любопыти. Ведь тот там все истрюхлявит, что под челюсти попадется. Ну как Колька, скажем, мог говорить о том же Бельмаке, когда Витяка наверняка произнес бы: «Ну и чего ты о нем жалкуешь, не люди, так волки бы сожрали. А потом, что за жизнь, когда ты не видишь, как трава растет и деревья листвой